Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

Астурин пришпорил вороного, и за ним двинулась вся армия.

Нашему взору предстал романтический пейзаж. Над старинными башнями города пустыни медленно кружили величественные птицы, время от времени издавая протяжный тоскливый свист и клекот. Солнце касалось лучами их золотого оперения. Странное марево висело над самой высокой постройкой, а утро, несмотря на безоблачность, было необъяснимо мрачным. Изменился сам воздух, померкли лучи светила, как если бы я смотрел вокруг через слегка закопченное стекло.

Те люди возникли неожиданно. Мне даже показалось, будто они вынырнули из пустоты, и, делясь позже своими наблюдениями с друзьями, я узнал, что им померещилось тогда то же самое.

Назвать парламентеров нищими изгоями было нельзя. Наоборот, одеты они были роскошно и держались с достоинством, словно какая-то невероятная подземная элита. Кожа этих кемлинов имела бледно-сероватый оттенок и сильно отличалась от золотистого загара их соотечественников из восточной части города. И не только это было разницей меж ними. У заречных было жесткое, почти злое выражение лиц.

— Вы не пойдете дальше, — спокойно сказал седовласый высокий старик, окруженный молодыми мужчинами в затейливых доспехах. — У вас есть верхний город. Довольствуйтесь им.

Пустыня, кажется, померкла еще. Лошади захрапели, а крики золотистых птиц стали еще протяжнее.

Удивленный и даже очарованный дерзостью жалкой кучки людей, вышедших навстречу целой армии почти безоружными, астурин Гельтенстах спросил старца, знает ли тот, кто перед ним.

— Да, знаю. Ты — первый чужеземец, кто увидит. Но войдешь с нами только ты. Твое войско останется снаружи.

Астурин придержал вдруг взъярившегося вороного, взглянул в небо, а после рассмеялся:

— Ты говоришь с тем, кому поклонились и отдали свои армии владыки семи государств этого мира!

Вороной привстал на дыбы. Невероятно, но небо в самом деле темнело, как в сумерки, хотя солнце, уже не так слепившее глаза, оставалось на своем прежнем месте — взошедшим над горизонтом востока.

— Восьми, — невозмутимо поправил его старец. — Но ты прав: в Восточном Кийаре никогда не было надежной армии — и только поэтому мы позволили вам быть здесь. Нам нужна твоя армия семи астурий, нам нужен тот, кто умеет обращаться с властью, но притом обладает здравомыслием и не пытается подчинить себе сильнейшего.

По стройным рядам наших пробежал ропот. Гельтенстах снова захохотал:

— Мне говорили, мол, жители подземного города — безумцы, но то, что вижу я, превосходит самый красочный рассказ. Мои пушки сметут эти развалины и развеют их обломки по пустыне задолго до того, как настанет час обеда. А все, кто выйдет на поверхность, будут погребены под руинами. Ты хочешь войны, кемлин?

Старик прищурился. Мне отчетливо подумалось, что за разговором он тянет время, лелея некий умысел.

— Ты мне нравишься, беловолосый полководец. В наших краях людей с белыми волосами и красными глазами считают священными избранниками. Приглядись — я тоже вовсе не сед и не так стар, как может вам показаться издалека. Я такой же, как ты, о самонадеянный ва-кост! И я могу сделать тебя третьим хранителем… если, конечно, ты проявишь благоразумие и пожалеешь жизни своих солдат, а также наши силы. Я сделаю тебя третьим в обмен на семь астурий, которые отныне будут охранять безопасность завоеванного вами Кийара!

Раздраженный до треска молний, астурин повернул голову в мою сторону:

— Кавалер Сотис, приказывайте заряжать!

Я махнул рукой командиру своей артиллерии. Старик-кемлин ожег меня взглядом, и тогда я приметил, что он и в самом деле красноглаз, а зрачки его сверкают, точно у зверя. Краем глаза я увидел вдруг, что солнце проваливается в черную бездну, а над пустыней протянулся странный звук, исходивший из горла старца. Он рычал длинно и долго: „Ар-р-р-р-ра-а-а-а!“, и наши лошади бесновались, а золотистые птицы торопливо улетели в Агиз. Откуда ни возьмись, воздух всколыхнул сильный порыв ледяного ветра.

Командир отрапортовал о готовности пушек.

Астурин Гельтенстах ткнул пальцем в сторону ближайшей башни:

— Уничтожить!

„Твоя жена спасет тебя сегодня, — прошептал голос в моих ушах, и мне почудилось, что это говорит старец, и отчего-то я знал, что его больше никто не слышит, — и поплатится через семь поколений, закончив то, что начал ты сегодня!“

Я дал знак. Пустыня погрузилась во мрак. Черное пятно поглотило солнце, и напоследок то брызнуло прощальным огоньком.

Ядра посыпались на древние постройки, в полной мгле сокрушая огромные башни и поврежденные временем статуи неизвестного мне народа.

На небе, словно глубокой ночью, проступили звезды, а ветер едва не выбивал из седла. Вокруг черного пятна на месте нашего светила сумрачно сияли короткие жемчужные лучи, похожие на пряди волос. Солдаты закричали, поминая Святого Доэтерия и моля о милости, а потом начали падать со своих одичалых коней и оставались лежать на песке замертво. Лошади их в панике бежали прочь, к берегам Ханавура. Те же смельчаки, которые, невзирая на все, кинулись на кемлинов подземного города, падали у ног парламентеров, хватаясь за грудь и хрипя в агонии. Глаза их выкатывались из орбит, рты исторгали пену.

— Прекрати это, ва-кост! — крикнул старик Гельтенстаху. — Само небо не благоволит тебе в твоих деяниях! Останови солдат или впустую поляжет вся армия семи астурий, не доставшись никому. Просто поклянись принять мои условия — и получишь то, к чему стремился.

И Гельтенстах приказал мне остановиться.

Взблеснул другой край солнца. Пустыня начала оживать, звезды потухли.

Старец сдержал свое слово. Когда наш астурин принял его условия, кемлины оглянулись. Солнце уже вновь купало Агиз в своих немилосердных лучах. Мы увидели вдалеке небольшой отряд, очевидно поднявшийся из-под земли.

Старый кемлин что-то сказал подъехавшему к ним Гельтенстаху. Тот спешился, и телохранители поклонились ему, давая понять, что признают его власть. Астурин дал нам знак ждать, а сам, держась подле старца, спустился в нижний город.

Я почувствовал боль и обнаружил, что мне на руку взобрался черный скорпион. Полковой лекарь сделал мне кровопускание и сказал, что никогда еще не встречал подобного. Эти создания нападают, лишь очутившись в опасности, и никогда — первыми.

Той же ночью у меня поднялся жар и приключилась лихорадка. Гайти вскочила, чтобы убаюкать нашу годовалую дочь, проснувшуюся от моих стонов, а после явилась ко мне.