Александр Кикнадзе - Кто там стучится в дверь?

В путеводителе подробный рассказ о баварских обычаях. ...В Мюнхене имеется известное «придворное пивоваренное заведение» (Хофбройхауз), где соседствуют комфорт, простота и непринужденность: стульями служат бочки, а тарелками — листки бумаги или просто собственные ладони. В городе множество разных погребков знаменитых мюнхенских пивоваренных заводов... Здесь проявляется особенно наглядно типичный характер мюнхенцев в непринужденной беседе с соседями, без различия звания и состояния, в специфическом остроумии... «Стоит запомнить эту черту — разговаривать с незнакомым человеком, не интересуясь, кто он и откуда».

«Танненбаум, Танненбаум, Танненбаум, Франц...» Научиться отзываться, когда слышишь эту фамилию и это имя. Что ждет его? Пока он знает одно: задание, которое получил он, молодой командир Красной Армии и комсомолец, продиктовано заботой о безопасности не только его народа.

«Я выехал из Москвы утром 15 мая 1940 года. Провожавший меня Макс Танненбаум играл роль немногословного, но при всем том заботливого и деловитого отца, первый раз отправляющего сына в далекий путь. Мы пару раз проиграли с ним эту сцену: как входим в вагон, как садимся, о чем говорим. Моими соседями оказались эксперт Германского торгового пароходства и два его ассистента, оживленно обсуждавшие положение на германо-французском фронте.

Макс Танненбаум накупил мне на дорогу полдюжины газет. На первых страницах — сводки с фронта, переданные агентствами воюющих сторон.

За пять дней до того германская армия вторглась в Бельгию, Голландию и Люксембург и одновременно напала на Францию.

«Гавас» и «Рейтер» сообщали о бомбардировках германской авиацией французских городов и жертвах среди мирного населения. Германские источники извещали мир «об убийстве детей во Фрейбурге», совершенном самолетами западных держав [9] Как стало известно позднее, налет на германский город произвели в провокационных целях немецкие ВВС под командованием полковника Каммхубера. , и об ответной акции — бомбовом ударе по Роттердаму.

Двенадцатого мая Голландия прекратила сопротивление. Через два дня немецкие танковые дивизии, легко подавив сопротивление западных армий, пересекли Арденны, переправились через Маас и проникли в тыл союзных войск, стоявших в Бельгии. Мои попутчики чуть не всю дорогу пили русскую водку за близкую победу.

Последние дни со мной никто не виделся, никто ни о чем не говорил. Я жил с Танненбаумом в гостинице «Урал», мы ходили по магазинам, выбирая подарки для родственников, припасали провизию на дорогу, два раза были в кино и один раз на «Евгении Онегине» с Козловским. Я простоял в очереди за билетами полдня, достались нам места на галерке, все равно я был счастлив... Удастся ли мне еще раз в жизни послушать Козловского?

Поздно вечером в номере раздался звонок. Я услышал голос Кандалинцева и обрадовался, как маленький. Я узнал его сразу, как только он произнес: «Здравствуйте, товарищ путешественник...» Мне хотелось многое сказать ему; сказать, как благодарен ему за все, но разговор был лаконичным. «Будь собран и помни, как много людей знают и думают о тебе», — пробасил Кандалинцев.

Последнее, что я запомнил, покидая Москву, — большой светящийся плакат на шестиэтажном привокзальном здании:

«Требуйте паюсную икру во всех рыбных магазинах».

Канделаки дал мне «на дорогу» большую жестяную банку икры, сделал он это на всякий случай, ибо не знал, далека ли, близка ли моя дорога. Я же, однако, довез ее до своего родственника нетронутой; когда во время обеда банку поставили на стол, гости смотрели в ее сторону ласково.

Слово «родственник» произношу про себя без кавычек. Я должен верить, что нахожусь с ним в кровном родстве, я готов в это поверить. Относятся ко мне дружелюбно, предупредительно. Мои новые знакомые в большинстве своем люди обстоятельные, деловые, привыкли взвешивать слово, прежде чем пустить его в оборот, кажется, что и услышанное слово они тоже взвешивают на каких-то невидимых весах и сравнивают: а равно ли по весу тому, которое высказали они, и, если оказывается, что нет, не равно, постепенно охладевают к собеседнику.

Ничем особым господин Эрнст Танненбаум не примечателен. В меру высок, в меру тучен, и ест в меру, и деньги тратит тоже. Знакомит меня с Мюнхеном, его улицами, площадями и достопримечательностями. Я сравниваю свои представления, почерпнутые из книг, с тем, что вижу... «Приветливые и оживленные лица баварцев» оживлены еще более — с французского фронта идет одна победная весть за другой.

Недалеко от нас маленький кинотеатр «Одеон», и мы ходим туда смотреть военную хронику. На все экраны разом вышел двадцать второй номер «Немецкого недельного обозрения» — оперативная киносводка с фронта. Показана переправа через Маас, выход к проливу у Абвиля, наступление танковых дивизий в направлении Дюнкерка, налеты авиации на прижатые к морю англо-французские войска.

— Бесстрашные солдаты Германии идут вперед, сокрушая на своем пути все преграды, — металлическим голосом вещает диктор, и ему вторит возбужденный наэлектризованный зал: аплодисменты, выкрики, радостный свист, когда падает в воду и взрывается английский истребитель.

Зрителю внушают упорно и истово: нет силы, которая была бы способна противостоять силе германского оружия. Все танковые бои выигрывают немцы, все воздушные бои выигрывают немцы, все морские бои выигрывают немцы.

— Мы превращаем воздушные силы врага в подводные, — гремит диктор в тот момент, когда скрываются под водой обломки английского истребителя, и после небольшой паузы (на экране показывают взорванный французский эсминец) торжествующе добавляет: — А морские силы — в воздушные. Близок час победы! Друзья Германии в разных странах ждут его вместе с нами!

Поджарый когтистый орел — эмблема кинокомпании «Уфа», выпускающей военную хронику, — смотрит на мир победителем.

Дядюшка выходит на улицу с палкой-зонтиком даже в солнечную погоду. Носит котелок. Этот котелок помогает мне составить кое-какое представление о знакомых моего родственника. Если Эрнст Танненбаум едва дотрагивается до котелка при встрече, значит, встречный или очень малознакомый человек или человек, занимающий в обществе положение куда более низкое, чем отставной майор. Если слегка приподнимает двумя пальцами, значит, встретился человек равный ему. Но и с таким он меня не знакомит. Дядюшка понял цену свою, он неожиданно вырос в своих собственных глазах, заполучив племянника «оттуда», не всякому соглашается рассказать обо мне. Он стал теперь в центре внимания и соседей, и бывших сослуживцев, и самых дальних родственников. Дядя ссылается на занятость — он чувствует, как это приятно: ссылаться на занятость, — он получил то, чего не имел последние годы, жизнь его, похоже, наполнилась новым содержанием.