Юсуп Хаидов - На семи дорогах

— Ты уверен?

— Да.

Поговорить по душам им, однако, не дали. В осторожно приоткрытую дверь заглянул солдат:

— Разрешите обратиться, товарищ командир!

Киселев торопливо застегнул ремень, провел ладонью по пуговицам, убеждаясь, что все они застегнуты. Надел кожаную фуражку с красной звездочкой и, подняв правую руку до козырька, произнес:

— Разрешаю, говорите.

— Товарищ командир, из дальнего села приехали двое всадников. Они просят, чтобы вы их приняли.

— Позовите, пусть заходят!

Киселев поздоровался с вошедшими. Несколько раз моргнув, посмотрел на них вопросительно. Он всегда в таких случаях ожидал, пока посетители сами приступят к беседе.

— Давид-ага, плохие вести...

— Кулаки разгромили позавчера колхоз, созданный дехканами, — добавил второй. — Всю колхозную скотину отобрали, сожгли наши сохи.

Колхоз разогнали, а дехканам угрожали: «Если еще раз организуете колхоз, всю скотину отберем, всех поубиваем».

— Басмачи хорошо вооружены, — произнес один из вошедших после паузы. — А мы вот только этим, —-протянул бородач мозолистые руки Киселеву.

— В соседнем колхозе положение не лучше, — сказал второй из пришедших.

— Все верно, товарищи, — произнес Киселев. — Иначе и быть не может. Сейчас на селе усилилась классовая борьба. Октябрьская революция победила. Петля, накинутая революцией на шею кулаков, с каждым днем затягивается все туже. Они теперь не имеют возможности, как это было прежде, жить чужим трудом. Крупные землевладельцы и кулаки, которые сбежали за границу, желают растоптать Советское государство с помощью хищных империалистических держав. Можно сказать, басмачи вынули сабли из ножен для отчаянной борьбы против новой жизни.

Враги, которые выступают против Советского государства, похожи на стаю волков, грызущихся между собой, — продолжал Киселев. Цель бежавших баев состоит в том, чтобы возвратить утраченное имущество, заново поделить между собой награбленное, восстановить и расширить свою власть. Трусы и отщепенцы, которые не нашли себе места при новой жизни, переходят на службу к нашим классовым врагам.

По ночам грабят магазины и лавки. Убивают девушек и женщин, сбросивших паранджу и желающих учиться. Покушаются на жизнь государственных и партийных работников.

Учитывая все это, наше государство не может смотреть безучастно на бесчинства преступников и вынуждено применять суровые меры наказания. Советское государство — это вы, я, это все трудящиеся. Товарищи, нужно серьезно поднапрячься, чтобы ликвидировать наших классовых врагов.

— Дайте нам оружие.

— Пусть пуля, направленная в бедняка, попадет в кулака, — почти одновременно произнесли оба дехканина.

— Дать вам оружие мы имеем возможность, — ответил Киселев. — Но умеете ли вы с ним обращаться? Знаете ли хоть, с какой стороны нужно стрелять? — пошутил он, улыбнувшись.

— Стрелять — дело нехитрое. Когда свергали с трона Бухарского эмира, помнится, стреляли из тонкого ствола, со стороны мушки, — проговорил бородатый и сдвинул на лоб старую шапку, верх которой был из белого каракуля, а низ — из черного, давно протершегося. — Думаю, так и стреляют до сих пор. А если что-то изменилось, научите.

Киселев усмехнулся достойному ответу бородатого. Однако его слабая усмешка тут же погасла, затерялась в глубоких морщинах лица,

* * *

Когда проехали половину пути, Иламан пришел в себя. Он увидел, что лежит поперек коня спереди того, кто ударил его так, что юноша потерял сознание.

Перед его глазами оказалось запястье Ходжанепеса, и Иламан, не раздумывая, вонзил в него зубы и сдавливал челюсти до тех пор, пока у него не потемнело в глазах.

Ходжанепес, пронзительно закричав, сбросил мальчика на землю.

Иламан удачно упал на ноги и, не оборачиваясь, со всех ног бросился бежать в сторону кустарников. Пришпорив коней, Бабакули и Ходжанепес, настигнув Ила-мана, принялись с двух сторон стегать его плетками.

Иламан остановился. Хотя острая боль пронизывала все его тело, он не издал ни единого звука. Вскоре он весь покрылся синяками и кровоподтеками,

— Ступай вперед!

— Иди, тебе говорят!

Несмотря на то, что оба негодяя орали во все горло, Иламан не сдвинулся с места.

Сознание мальчика готово было отключиться. Он не видел красоты звездного купола, не ощущал босыми ногами холод выпавшего белесого инея.

Убедившись в тщетности своих попыток заставить Иламана идти, Бабакули и Ходжанепес связали его, заткнули тряпкой рот, снова перекинули через седло и двинулись в путь.

Ранним утром они постучали в ворота обширного глинобитного двора. Ворота были под стать двору, такие же огромные, сработаны они были из тутового дерева.

На стук вышел отворить ворота кто-то из домашних, в красном халате и длинной шапке. Огромные усы его казались наклеенными, глаза смотрели как-то стеклянно.

Человек выглянул в ворота, и на злом, угрюмом лице его заиграла поддельная улыбка.

— Охо, Бабакули, к добру ли?! Ты не один... Ну, ладно, проходите, раз уж приехали. Не зря говорили в старину мудрецы, что в трудную минуту любой человек родственник. — Он поздоровался с ними и жестом пригласил во двор.

— Тебя не станут беспокоить из-за нас? — спросил на всякий случай Бабакули. — Не будут допытываться, что мы за люди?

— Да пока аллах миловал, новые власти особо не беспокоят. Да и забор у меня, как видишь, высокий, — скупо улыбнулся хозяин.

Когда всадники въехали во двор, он, пристально вглядевшись, произнес:

— Я думал, что сват привез с собой барашка, а это, оказывается, человек?

— Как видишь.

— Кто он такой? Зачем он тебе? Что хочешь с ним делать? — начал допытываться хозяин.

— Простая штука. Ай, думаю, чем возвращаться с пустыми руками назад, лучше захвачу с собой пастушка, — ответил неопределенно Бабакули.

— Гм... Ну, ладно. Развяжи мальчику руки, ноги н отведи его вон в ту комнату, — указал хозяин. — Пусть пока там посидит.

— Он оттуда не сбежит?

Хозяин покачал головой и сделал несколько шагов.

— Куда? — спросил Бабакули.

— Запру ворота и спущу собак.

Толкнув Иламана в затылок, приехавшие заперли за ним дверь.

В комнате было темным-темно, она не имела окон. Когда глаза Иламана привыкли немного к тьме, он начал рассматривать помещение.

Потолочные балки были покрыты черной сажей — в этом он убедился, ощупав их: потолок был невысоким. Стены тоже были черными. Посреди комнаты располагался очаг, полный золы.

Иламан протянул руки к очагу, но зола была не теплее, чем песок под снегом.

Продрогший в дороге Иламан понял, что согреться ему не удастся.

Дрожа от холода, он подошел к двери и, обнаружив небольшую щелочку, через которую в комнату лился свет, стал рассматривать двор.