Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке

– Придушу я этого Султана! – скрипнул зубами Чурбан Хопкинс и достал из футляра для бинокля сигару, которыми он разжился в буфете. – Забрал у нее копию письма Франсуа и сбежал, чтобы половить здесь рыбку в мутной воде.

– Поговорю я с этим Султаном, – заявил Альфонс Ничейный. – Не верится, что он способен на такую подлость. Темная личность, конечно, но вряд ли законченный подлец.

В барак неожиданно заявился патруль и капитан со своей обычной свитой – одноглазым бандитом и кучкой инженеров.

– Вот она, эта троица! – возгласил один тип из свиты, указывая на нас.

Турецкий Султан!

– Вы кто такие? – спросил капитан.

– Вынюхивать явились! – опередил нас Султан. – Прочтите письмо, которое написал мадемуазель вот этот тип! – Он ткнул пальцем в Альфонса.

– Больше вам не удастся меня дурачить! Этого мерзавца, – тычок в мою сторону, – я повыспрашивал вчера. Он сам признался, что им насчет Франсуа Барре выведать желательно.

Альфонс Ничейный в упор смотрел на предателя.

– Кто же они? – допытывался капитан. Письмо он прочел и сразу помрачнел.

– Про этого я вам уже говорил, – Султан снова указал на меня. – Шотландец. Хитрый, но недалекий. Пописывает дурацкие романы и воображает себе Бог весть что.

Надо же наплести такого вранья!

– А это – Чурбан. Ворюга знаменитый, но кликуху свою оправдывает.

– Башка у Чурбана, может, и слабо работает, но руки в порядке! – не стерпел Хопкинс и одной левой навесил Султану классный хук… Годы спустя меня охватывает восторг, стоит только вспомнить ту сцену!

Турецкий Султан сбил с ног двух инженеров, опрокинул стул, а головой вышиб дверь, после чего наконец рухнул наземь.

Восемь человек повисли на Хопкинсе, и ему тоже перепало десятка два затрещин. Но, конечно, они ни в какое сравнение не шли с его единственным, зато виртуозным хуком.

– Ну, погоди у меня! – пригрозил капитан. – Я тебя отучу от этих замашек.

– Эти трое опаснее полсотни полицейских будут! – скулил Турецкий Султан.

– Тогда на стройку их! Пусть исправляются трудом!

– Может, шлепнуть, да и дело с концом? – предложил Одноглазый.

– Нет, – жестко отрезал капитан. – В Игори не существует смертных приговоров, сколько раз повторять! Да и вы зарубите себе на носу, – повернулся он к нам. – В Игори никого не лишают жизни. Но в некоторых случаях это оборачивается большей жестокостью, чем расстрел на месте. Впрочем, скоро убедитесь на собственной шкуре. Я обеспечил здесь райскую жизнь для каждого легионера. Кому не нравится, получай такие условия, какие соответствуют страшной репутации исправительного лагеря. Но казней у нас нет. Разве что в таких случаях, как ваш, мы всего лишь приближаем естественный конец.

Как есть программная речь!

– Сбежать отсюда нельзя, – злорадно вставил Одноглазый; видать, он у них кровожаднее всех. – К северу, западу и востоку простираются джунгли, с юга подстерегают крокодилы в водах Конго…

– Да и я буду настороже! – с готовностью откликнулся Турецкий Султан.

– Ты хуже всяких крокодилов, – заметил Хопкинс и припечатал плевком изменника.

Султан наградил его затрещиной, тоже высшего класса, – наблюдательный писатель вроде меня способен оценить подобные вещи. Как вспомнишь, хочется языком прищелкнуть от удовольствия.

Строительство железной дороги велось довольно далеко от форта, на скалистом берегу реки Конго. Заключенные привилегированного положения выполняли здесь, естественно, только роль надсмотрщиков, расхаживая с плетьми и дубинками.

Среди работяг белые попадались редко, их ссылали сюда за неуемное буйство, кражи, попытку бегства или за самый страшный грех – любопытство, интерес к какой-либо другой теме, помимо обеденного меню. В этом грехе – с подачи гнусного мерзавца Турецкого Султана – заподозрили и нас троих.

Кто же тогда трудится на строительстве? Один из наших конвоиров, добродушный на вид, ответил на этот вопрос.

– Все работы выполняют туземцы. Вождь одного из племен, обитающих в джунглях, продал своих отборных соплеменников за спиртное и прочие удовольствия.

Судя по «отборным» людям, племя должно быть беднее некуда.

Нашу группу принял жирный сержант-сенегалец. Лицо его выражало неприкрытую жестокость.

– Добро пожаловать, – с издевкой ухмыльнулся он. – У нас в лазарете аккурат европейцы требуются. Носатый субъект побывал здесь, сказал, что подкрепление ожидается и что вы – соглядатаи. Посоветовал прикомандировать вас к бараку смертников.

Мы зашагали к лазарету. Ну разве не мерзавец этот Турецкий Султан? Ведь «носатый субъект», который заложил нас сержанту, был, конечно же, он. Упомянутый барак стоял несколько на отшибе. Такая же безобразная, грязная дощатая развалюха, как и остальные, вблизи, однако, поражала нестерпимым зловонием. Из окна, лишенного москитной сетки, доносились оханья и стоны.

– Сержант велел их сюда доставить, – доложил капралу наш конвоир. – И определить на санитарную службу.

– Белых – в санитары?! Черт побери! – Капрал был явно недоволен. – Подрывают наш авторитет! Что у нас, других наказаний мало?

– Носатый велел их проучить. Чтобы шпионить неповадно было.

– Эка важность – шпионы! По мне, хоть палачи… Ну ладно, мое дело маленькое.

Мы прошли за ним в барак. Вот уж где был сущий ад!

На циновке вповалку лежали больные туземцы – покрытые язвами и ранами, тифозные и малярийные, все вместе. Мухам здесь было раздолье, вот они и вились тучами.

А кто же это в белом халате?… Квасич, Господин Профессор, музыкант из бара, он же по совместительству врач!

Квасич чешет в затылке, беспомощным взглядом обводя чудовищную картину вокруг. Рядом с ним топчется коротышка с ослепительно белой бородой, высоким лбом, в очках с проволочной оправой. Мутный взгляд беспокойно перебегает с места на место.

– Поверьте, коллега, это типичный случай ulcus pepticum, пептической язвы… Думаю, придется оперировать, – говорит он Квасичу.

– Прошу вас, не делайте этого! – Побледневший Квасич умоляюще сложил свои пухлые, покрытые веснушками руки.

– Кто здесь главный врач – вы или я? – заносчиво возразил коротышка и взглянул на нас. – Вы тоже больные?

– Нет! – поспешно ответил Ничейный.

– Неважно, – кротким, успокаивающим тоном продолжил хирург. – Сейчас не больные, скоро заболеете и тогда ляжете ко мне под нож. Я – профессор Винтер.

Этот псих – профессор? Мы вопрошающе взглянули на Квасича, он со вздохом кивнул в ответ. Затем торопливо шепнул нам:

– Сегодня я тут первый день. Кошмар!

А профессор Винтер направился с обходом дальше.

– Ну-с, на что вы жалуетесь? – поинтересовался он у громко стонущего негра. Обращаться на «вы» к туземцу… Неслыханное дело!