Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке

Сержант выглядел очень расстроенным, Нe из-за кишащих повсюду насекомых и не из-за удушливой, зловонной атмосферы болотистого острова. Он был сражен фактом, что в Легионе возможно подобное.

Но что именно здесь творится?

Этого и Потрэн не знал. Ясно одно: тут вершатся крупные махинации. Чурбан Хопкинс машинально потянулся к футляру на боку. Но сигары забрал Турецкий Султан. Черт бы побрал эту его выдумку с соблюдением видимости!

Лампа еле-еле светила. Проволочную сетку над плавающим в жиру куском тряпки, заменяющей фитиль, облепили дохлые москиты.

– Добрый вечер.

В дверях, ведущих в соседнюю комнату стоял высокий изможденный, болезненного вида седой человек. При его появлении Потрэн сразу же вскочил, а за ним и мы вытянулись в струнку: на видавшем виды драном мундире угадывались знаки различия. Перед нами был генерал!

– Сидите, сидите, сержант, – произнес он низким, усталым голосом. – Здесь уж не до формальностей! Кто эти трое?

– Двое из них награждены орденом Почетного легиона и умеют постоять за себя. Но в моих глазах им веры нет.

– К старости у людей зрение слабеет, господин сержант, – заметил Альфонс Ничейный.

– Постыдились бы валять дурака в присутствии генерала Дюрона!

Генерал Дюрон, с которым якобы расправились туземцы!

Генерал поднял коптящую лампу и поочередно оглядел каждого из нас.

– За что вы получили наказание?

– Я – за то, что, стоя на вахте, отложил ружье в сторону и ждал приближения патруля с сигаретой во рту.

– Все в точности так и было, – подтвердил Потрэн. – Я думал, парень умом повредился.

– Нет. Дело в том, что сестра некоего Франсуа Барре обратилась к нам с письменной просьбой разыскать ее брата. Мы узнали, что он попал в Игори, и решили последовать за ним. Поэтому каждый из нас троих совершил тот или иной служебный проступок, чтобы попасть сюда.

Генерал с каменным лицом уставился на Альфонса.

– Для этого вы закурили на посту… – Он помолчал. Огромная рыжая крыса затаилась в углу хижины, и в тишине было слышно ее дыхание. – И вы тоже? – обратился к нам генерал. – Намеренно напросились в Игори… ради Франсуа Барре?

– Я, например, зарыл в песок ружье, чтобы не отставать от товарища и тоже попасть в Игори.

– А я решил, что если уж наказания все Равно не избежать, то пусть по крайней мере проступок доставит мне удовольствие. Ну, и выбросил своего давнего недруга в окошко, а окно перед этим открывать не стал, и без того все время сквозняки гуляют. Стоит ли говорить, что малый после этого враз захворал.

– Но вовсе не потому, что на сквозняке простудился, – объяснил я генералу. – Просто он осколками стекла и об каменную мостовую поранился.

Генерал не слишком-то вслушивался в наш треп. Тонкая как пергамент кожа на его измученном, исхудалом лице вдруг приобрела теплый, живой оттенок. Глаза странно заблестели. Крепко сжав губы, он сглотнул, словно в горле застрял горький комок.

– Вы знали Франсуа Барре.

– Лично знакомы не были. Его сестра, Ивонна, в письме вкратце изложила суть дела, ну, мы и подумали, вдруг нам удастся напасть на след несчастного юноши.

– И вы специально явились сюда по просьбе незнакомой дамы?

– Дело заинтересовало нас, – ответил Альфонс Ничейный. – К тому же наш девиз: «Не все ли равно, где тебя подстерегает смертельная опасность?»

– Сержант! – обратился к Потрэну генерал. – Как, по-вашему, можно верить тому, что говорят эти трое?

– По мне, так все трое гроша ломаного не стоят, однако следует признать, что проступки свои они совершили сразу же один за другим. Да и чудно это: курить на посту, терять ружье, намеренно хулиганить…

Дюрон по очереди обнял каждого из нас за плечи.

– Надеюсь, рано или поздно вы будете вознаграждены за то, что не остались равнодушными к судьбе незнакомого вам человека.

– К сожалению, – сказал Альфонс Ничейный, – все наши старания оказались напрасными. Несчастный юноша вчера скончался.

Генерал вздрогнул.

– Скончался?… – прошептал он. – Бедный… бедный Франсуа…

– Вы знали его, господин генерал? – дерзнул спросить я.

– Это мой сын, – тихо ответил он.

Оглушительным кваканьем мириады лягушек распевали свои ночные серенады. Иногда слышались противный скулеж и завывание какого-то неизвестного зверя, а в хижине непрестанно шуршали, скреблись стаи мышей и крыс.

Удушливая вонь, жара, духотища парализовали волю, желание двигаться, жить… На ввалившихся щеках генерала Дюрона лежала печать смерти. Ведь помнится, Франсуа говорил, что Барре – не настоящее его имя, что у его семьи связи в высших военных кругах…

Но кто бы мог подумать, что рядовой легионер, испытавший тысячи невзгод, – сын столь влиятельного человека… Уму непостижимо!

Мы долгое время молчали. Генерал, опустив голову, уставился в пол. Должно быть, с полчаса прошло в тишине, исполненной страдания и скорби. Затем генерал заговорил – изменившимся, сдавленным голосом:

– Восемь лет назад мой сын полюбил девушку… У меня были возражения против его выбора… Я сейчас рассказываю об этом в надежде, что кому-то из вас удастся вырваться, освободиться отсюда. Вы будете знать правду и передадите ее другим, чтобы не возникло никаких искажений и домыслов… Словом, Франсуа тщетно пытался добиться моего согласия и однажды исчез из дома. Лишь теперь выяснилось, что он вступил в Легион под фамилией Барре. Даже очутившись в исправительном лагере Колом-Бешар, он не открыл своего подлинного имени, чтобы не навлекать на меня позор. Годы спустя он написал Ивонне уже из Мансона, а потом вновь исчез. Я давно раскаялся в своем упрямстве – не стоило противиться его женитьбе – и решил отыскать Франсуа и вернуть на родину. Конечно, нам хотелось избежать скандала, поэтому поисками брата занялась моя дочь, официально выступая под фамилией Барре.

– Стало быть, мадемуазель Ивонна Барре… ваша дочь, господин генерал?

– Да. Ее зовут Ивонна Дюрон. И Франсуа, которого теперь не стало, тоже носил фамилию Дюрон…

Он закрыл лицо руками. Мы не решались нарушить молчание. Крокодилы, пытавшиеся вкарабкаться по сваям, с громким плеском шлепались в воду под полом хижины. Когда хор лягушек смолкал хоть на мгновенье, слышалось шуршание древоточцев да плеск волн.

– Неделю назад я узнал, что Ивонна решилась на безумный поступок и пробралась сюда… О Боже!

– Сдается мне, – проговорил Альфонс Ничейный, – против мадемуазель Дюрон не замышляют никаких пакостей, ее держат в качестве заложницы.

– Дай Бог, чтобы это было так… за себя я не опасаюсь. Этот капитан парадоксальным образом способен на проявление человечности. Однажды разрешил дочери повидаться со мной.