Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Последнее слово в дневнике Лотара Брюннера я разобрал. Оно было написано отдельно. Больше того — я знал его, это слово.

«Гехаймэ».

«Тайна».

…Танюшка поднялась снизу. Она была босиком, в подвёрнутых штанах и небрежно зашнурованной безрукавке.

— Не спишь? — она опустилась на груду хвороста. — А я тебя искала, искала…

— Нашла? — улыбнулся я.

— Нашла, — она удовлетворённо вздохнула и, взяв меня под локоть, привалилась виском к плечу. — Наконец-то я тебя нашла…

— И я тебя нашёл, — я коснулся её волос. — Поэтому ты завтра останешься здесь. Со всеми.

Танюшка окаменела. Отстранилась.

— Я за полсотни шагов попадаю в щель их маски, — тихо сказала она.

— Аркебузу отдашь кому-нибудь из ребят, — безжалостно добавил я. Танюшка несколько секунд помедлила, потом жалобно сказала:

— Раньше бы я начала на тебя орать. Теперь — не могу… Я отдам аркебузу, я всё сделаю, я буду твоей рабыней, только вернись, вернись… вернись!!!

— Что ты? — я вновь обнял её. — Я вернусь.

Танюшка обмякла под моими руками. Тихо сказала:

— Они жили долго и счастливо и умерли в один день… Пускай недолго, лишь бы счастливо — и в один день. Да?

— Мы ещё поживём, — спокойно сказал я. И, протянув руку, начал, глядя ей прямо в глаза, распускать шнуровку у неё на груди. Танюшка ответила спокойным, чуть насмешливым и любящим взглядом. — Жизнь — игра. И смерть — игра. Ведь так?

— Не так, — покачала она головой. — Жизнь — вещь серьёзная. Даже здесь. Особенно здесь… Ну что ты путаешься в шнуровке? Я специально не дошнуровала, неужели неясно?

— О, вот как, специально? — хмыкнул я, садясь удобней. — Ла-адно… Симпатично, и даже очень.

— Нахал, — заметила Танюшка, обнимая меня обеими рукам за шею. — Что там симпатичного? Купальничек у меня был симпатичный, но он, кстати, долго жить приказал. Совсем я одичала. Мне бы сейчас в галантерею. И денег. Знаешь, у меня четвертной остался в тумбочке лежать.

— Не остался, — заметил я. — Ты его давным-давно потратила…

Моя рука плавно, нежно гладила груди девчонки, и я чувствовал, как под пальцами тяжелеют, твёрдо набухают соски. Это было уже так привычно, и не хотелось верить, что первый раз я делал это совсем недавно, и не хотелось думать, как же я жил до этого… Наверное — никак. странно, но я не боялся потерять Танюшку. Я твёрдо знал, что не дам ей умереть раньше себя. а после моей смерти мне уже будет всё равно.

Я сидел без куртки. Твёрдые горячие ладони Танюшки плавно и сильно массировали плечи. У неё всегда были крепкие пальцы гимнастки, и это нажатие ощущалось необыкновенно приятно. Потом ладони опустились на мою грудь, а я скользнул руками на бока девчонки и замер, полузакрыв глаза и улыбаясь.

Чьё-то присутствие заставило нас вскинуться. Я рванул из ножен, лежавших рядом, палаш, вглядываясь в темноту. Танюшка быстрым движением выхватила из-за спины кинжал.

Пляшущий свет костра обрисовал тёмную фигуру, рыжими искрами зажёгся на каштановых волосах, одел медью узкое лицо. Танюшка, ойкнув, уронила кинжал и скрещёнными руками прикрыла грудь. Я чертыхнулся:

— Джек?!

— Прошу прощенья, — англичанин был босой, в одних кожаных штанах, но на поясе висел кортик. — Я увидел, что Татьяна ушла ночью одна и забеспокоился. Ещё раз прошу прощенья.

Он повернулся и так же бесшумно канул в ночь. Мы с Танюшкой посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись.

— Он что, к тебе неравнодушен? — в шутку спросил я… и вдруг сам обеспокоился: — Тань?!.

— Наверное, да — кивнула она, но так, что все мои подозрения растаяли. — Он настоящий джентльмен. И очень несчастный…

— Танюшка, — проворчал я, потянувшись к ней, — смотри. В случае чего — убью его, тебя и себя. правда, не знаю, с кого начну…

— Ой-ой-ой, какой грозный… — мурлыкнула она, подаваясь навстречу. — Может быть, сейчас и начнёшь убивать? Нас, наверное, больше никто не побеспокоит?

— Думаю, что нет, — заметил я, активно начиная раздёргивать ремень на старых Танюшкиных джинсах.

— Ого, как заторопился, — продолжала мурчать она, наклоняясь чуть вбок и привставая. — Убивец… — добавила девчонка со смешком.

Дальше ничего особо членораздельного ни она, ни я не говорили.

Наверное — по крайней мере, мне так показалось в какой-то момент — в пещере все должны были проснуться. Потому что стонами на этот раз дело не ограничилось — Танюшка вопила так, что у меня заложило уши. Я, по-моему, тоже не отставал — во всяком случае, охрип, что обнаружилось уже позже.

— Убил? — поинтересовался я, валяясь рядом.

— Ой уж, — ответила она из полутьмы. — Я бы ещё могла.

— Ну — извини, — покаянно развёл я руками и потянулся. — Пошли, Тань?

— Не пойду я никуда, — отказалась она. — Тут заночую.

— Не выйдет, — поднявшись, я довольно легко поднял её на руки. Ощущение — непередаваемое. Татьяна, улыбаясь, приткнулась к моему плечу, потом попросила:

— Поставь меня, мы что, голые пойдём?..

…Джек сидел у огня — в одиночестве. Тезис, как гостеприимный хозяин, выставил часовых сам, а нам предложили просто отдыхать. Так что это было странновато.

Но не удивительно.

Я присел рядом, придвинув ноги — если честно, замёрзли и набились — к огню. Помолчал, спросил:

— Слушай, ты когда босиком привык ходить?

— На третий год, — не удивился Джек. — По-моему, да, на третий…

— А ты таких ребят не знал, — я напряг память, но вспомнил только двоих: — Макс Одер и Питер Седжвик?

— Знал, — так же спокойно ответил он. — Это наши, англичане, только попали сюда позже, когда всё уже рухнуло. Они были где-то на востоке… Ты что, виделся с ними?

— Погибли в мае 85-го, — ответил я. — Они и ещё один… забыл, ирландец какой-то.

— Генри О'Нэйл, — определил Джек. — Скорее всего… Они вместе ходили… Значит, погибли. Ну что ж… А что ты мне хотел сказать?

— Джек, — напрямую начал я, — Таня — моя девушка. Только моя. И если она нужна тебе, то вставай и пойдём драться. Насмерть. Но даже если ты победишь — не факт, что она станет твоей после этого.