Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Приехали, — буркнул я, вскакивая.

Схватка шла на мелководье залива, которого, как позже уверяла Танюшка, тут не должно было быть. Точно так же позже выяснилось, что всё началось с лодки, причалившей к берегу — в ней было четверо явных скандинавов, оборванных и злых до последней степени. Не говоря худого слова, все четверо напали на Вальку Северцеву и Наташку Бубнёнкову, собиравших устрица. Неизвестно — точней, известно — чем бы это всё кончилось, но на берегу возникли Саня, Сморч и Щусь, а через несколько секунд — и ещё кое-кто, причём Олег Фирсов, не разобравшись в ситуации, ринулся за мной.

Я подбежал как раз в тот момент, когда нападавших осталось двое, а Сморч сидел на мелководье, и Наташка перевязывала ему рану в живот. На моих глазах рослый блондин отшвырнул кулаком клинок шпаги Олега Крыгина, и, распоров тому плечо, что-то крикнул своему другу, отбивавшемуся от Сани и Щуся.

Я соскочил в воду с покатого камня и одним тяжёлым прыжком оказался клинок в клинок с блондином. У него был меч — короче и шире моего палаша, с простой массивной рукоятью.

Мой противник отступал в воду — ему она доходила уже до бёдер, — отмахиваясь мечом на разных уровнях круговыми движениями. В воде его клинок казался серебряной рыбой. Я шёл следом, угрожая ему палашом. Левой рукой норвежец сорвал и отбросил плеснувший кожаный шлем. Светлые волосы прилипли ко лбу и щекам.

— Бросай оружие, — сказал я, краем глаза видя, что его товарищ с трудом отбивается от троих наших. — Бросай, мы не тронем тебя.

Меч со скрежетом ударился о мой палаш, я повернул кисть, и норвежец, увлекаемый силой своего удара, упал на колено. Я увидел его глаза — он ждал удара, и я в самом деле мог бы его заколоть, но вместо этого отступил назад. Норвежец оскалился, тяжело поднимаясь, что-то хрипло сказал.

Его товарищ уже качался в воде ничком, и вокруг расплывались нити и облачка крови.

— Клянусь — тебя не тронут, — повторил я, держа палаш опущенным. Мальчишка дышал широко открытым ртом, потом сплюнул и, оглянувшись, начал пятиться. — Стой, придурок! — крикнул я, обходя его. Вместо ответа норвежец прыгнул вперёд, размахиваясь мечом для отчаянного удара. Убойного. Наверное, он свалил бы меня, но помешала вода, и он снова промахнулся.

Я ударил его ниже уха кулаком в перчатке, и норвежец тяжело упал в воду. Я поймал его за ворот куртки и поволок к берегу, крикнув:

— Помогите, ну?!.

Кто-то подхватил рыбкой нырнувший в воду меч, ещё кто-то взял норвежца за ноги. Санек, расплёскивая воду ладонью, спросил меня:

— Зачем он тебе, князь?

— Попробую уговорить его остаться с нами, — ответил я.

Норвежец пришёл в себя довольно быстро. Мы как раз спустили его в яму, кинули два одеяла, поставили поесть и воду — и он сперва зашевелился, а потом резко сел. Схватился за висок, быстро посмотрел вокруг, а потом — наверх. Встретился взглядом со мной, странно усмехнулся и что-то сказал.

— Я тебя не понимаю, — вздохнул я и сделал движение, как будто ел и пил. — Давай, я же сказал, что мы тебя не убьём. А потом поговорим… Ингрид, иди сюда, скажи ему!

Но он уже не смотрел на меня, а уставился куда-то в пол между ног. Кажется, ему было холодно, но он даже не пытался закутаться в одеяла.

Я постоял ещё немного, потом вздохнул, пожал плечами и отошёл…

…Норвежец умер ночью. Вернее — под утро, наверное. Это заметила Кристина, которой вздумалось сменить ему воду. Она подняла шум, и меня тоже подняли — с постели.

— Не понимаю, — Санек, уже вытащивший (не сам, конечно!) тело из ямы, сплюнул и ожесточённо развёл руками. — Он не ранен. Олька говорит, что у него просто остановилось сердце!

Олька Жаворонкова кивнула в знак того, что это так. Я присел возле мёртвого — он смотрел в небо спокойными бледными глазами и чуть улыбался.

— Всё ясно, — сказал я. Санек возразил:

— Мне, например — нет.

— Да уж… — кивнул я и встал. — Он просто не захотел жить в плену. И умер… Чёрт побери, я так и не смог ему объяснить, что он нам нужен не как пленный!!! — я перевёл дух и приказал коротко: — Похороните. Как нашего…

…Тем вечером к берегу прибило несколько досок и труп желтоволосого мальчишки лет шестнадцати со страшной раной на груди, которую размыла вода. Труп был ещё свежим.

Ингрид и Джек опознали Эмиля ярла. Мы так никогда и не узнали, что случилось с ним и его отрядом, остаток которого погиб недалеко от нашего лагеря.

— Ну ты собираешься меня отправлять?

Мы с Серёжкой загорали (носами друг к другу, попами вверх, щекой в сложенные руки, пятки над краем обрыва) и вели философскую беседу, на данный момент плавно перешедшую в деловой разговор.

— Собираюсь, — кивнул я. — Завтра пойдёт Север к Иде, он давно просился. Посмотрит, что и как, денька через два вернётся, а там и ты рванёшь… Кого возьмёшь с собой-то?

— Баса возьму, Арийца… Серый с Джеком тоже просятся. Вот впятером и пойдём. За десяток дней обернёмся.

— Угу, — я перевернулся на спину, забросил руки под голову. — Серж, у тебя нет ощущения, что, так сказать, «что-то страшное грядет»?

— Что это ты Брэдбери вспомнил? — мой друг зевнул. — Нет у меня ощущения никакого, кроме ощущения голода, — он рывком сел, помотал лохматой головой: — Брр, а то усну… Интересно, чем нас девчонки будут кормить?

Он вскинул руки над головой и с обрыва махнул в море — только пятки мелькнули. Я, тоже поднявшись, присел на краю, качая ногой и поставив подбородок на другое колено. Сергей внизу бесился, как спятивший дельфин.

Меня грызло беспокойство…

…Оно не замедлило вылиться в реальную форму. Сергей всё ещё плавал, когда я обернулся — подходил Саня.

Он подошёл в полном снаряжении, а если учесть, что ко мне напрямую он последний раз обращался очень давно, то это казалось удивительным. У меня было поганенькое настроение, и я демонстративно закинул бёдра курткой.

— Меня не интересует твоя попка, — хладнокровно сказал Саня.

— Не уверен, — отрезал я.

— Это твои проблемы, а я как раз и пришёл тебя от них избавить, — Саня оперся локтем о выступ скалы. — Дело в том, что мы уходим.

— Кто это «мы»? — через плечо уточнил я.