Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Некоторое время я опасался, что Танюшка сойдёт с ума. После короткого ступора, в течение которого она цеплялась за мои колени, девчонка начала хохотать, что-то бессвязно выкрикивать, тормошить меня и не в шутку колотить в плечи и грудь кулаками. Потом — повисла на мне, стиснула и — не заплакала, нет; слёзы брызнули у неё из глаз ручьями.

И тогда я почувствовал, что тоже плачу. И было это невероятно легко, а главное — эти слёзы приносили облегчение, словно вымывали из меня тот комок, в который я скрутил себя почти два года назад, чтобы сохранить достоинство, волю и мужество. Я плакал, захлёбывался слезами, ничего не видел и стискивал Танюшку в объятьях, счастливо до головокружения понимая: я дошёл! я добрался! я живой! это — правда, это всё правда!!! Ноги перестали нас держать, и мы рухнули в снег, не разжимая объятий и не переставая плакать. Я хотел сказать Танюшке всё-всё, что думал, на что надеялся, чего хотел, к чему стремился, что со мной было — но каждый раз, открывая рот, давился новым счастливым рыданием, ощущая только, как Танюшка неистово кивает: да, да, я всё знаю, я всё понимаю, я же всё это пережила вместе с тобой!!! И тогда я, не переставая плакать, начал, сбиваясь, читать — читать стихи, потому что говорить всё равно не мог — а Танюшка успокаивалась, уткнувшись в моё плечо и всё ещё судорожно вздрагивая…

— Это ты, — мокрые пальцы Танюшки коснулись моих мокрых щёк. — Это правда-правда — ты.

Вот теперь я начал её целовать. Так пьют холодную воду, когда жарко — не замечая вкуса и количества выпитого, зная только, что с каждым глотком отступает сжигавшая всё существо жажда. На миг Танюшка замерла — и я с острой благодарностью понял, что она отвыклацеловаться, что никого-никого у неё не было за всё это неимоверно долгое время расставания. «А ведь она думала, что я погиб, — отчётливая мысль скользнула через моё сознание, — значит, собиралась прожить вот таквсё, что ей осталось!» Но эта мысль сбилась и канула в никуда, потому что я ощутил язычок Тани у себя во рту… и сознание стремительно поехало, а я и не пытался включить тормоза…

…Солнце начинало клониться на закат. Поглядывая на меня, Танюшка с улыбкой шнуровала куртку.

— Ну ты отшатал, — не удержалась она от грубости. — Видно, что у тебя никого не было…

— Была, Тань, — я защёлкнул браслет часов и прямо взглянул на неё. — В том-то и дело, что была. Ты слушай, Тань… и решай…

…Танюшка дослушала всё до конца с совершенно спокойным лицом. Потом, когда я неловко замолк, она тихо сказала:

— Ну что ж… Хорошо, что ты мне это рассказал. Я пока помолчу, ладно? И ты ничего не говори. Пошли лучше к нашим…

…Танюшка бежала первой. Я шёл за ней, глядя в узкую спину, обтянутую меховой курткой, и по-прежнему был счастлив. Надулась немного, ну да это ведь ясно; ничего — успокоится, и всё будет хорошо, уж теперь-то всё будет хорошо! У меня на языке вертелись десятки вопросов, буквально распиравших изнутри, но я благоразумно помалкивал.

И, как выяснилось, оказался прав. Мы не прошли и двух километров, как Танюшка, чуть повернувшись, сказала:

— А у нас Наташка Мигачёва ушла.

— Как ушла? — опешил я. Танюшка дёрнула плечом:

— А вот так, ушла — и всё. Летом, даже не сказала — куда… Боже погиб, тоже летом… Да! Раде с Зоркой! Она его обломала знаешь как, а то ведь он в князья метил, даже с Вадимом дрался! Ну Джек ему потом ещё ума вложил…

— Джек? — переспросил я, и Танюшка, немного помолчав, сказала, отвечая на мой невысказанный вопрос:

— Олег, он очень хороший. Знаешь, он один не верил, что ты погиб. Или делал вид, что не верил, чтобы меня подбадривать… И ещё у нас новенькие есть, сам увидишь.

— Да, я гляжу — новостей впереди полно, — заметил я. — Опа!

Мы снова оказались на берегу, но на этот раз было видно, откуда поднимается дым — словно бы прямо из вершины холма. В какой-то сотне метров от нас сидел на льду рыбак, и я с замирающим сердцем понял, что узна юего со спины — это был Олег Крыгин. Танюшка закричала, подпрыгивая на месте прямо с лыжами:

— Оле-ег! Олег! К нам Олег вернулся!!!

Крыгин обернулся. Брови поехали вверх, нижняя челюсть — вниз, и, упустив удочку, мой тёзка со всех ног рванулся, проваливаясь в снег и скользя по наледям, вверх по косогору, оставив на льду несколько крупных рыбин.

— Чувствую, нас ждёт тёплая встреча, — заметил я, осторожно спускаясь на лёд. Мы и до лунки не успели добраться — откуда-то, словно из-под земли, выметнулась галдящая толпа и лавиной покатилась в нашу сторону. Впереди бежал Вадим.

— Береги бока, — уже совершенно обычно, весело и ядовито, бросила Танюшка.

Я не мог уснуть. Наверное, от жары. Смешно — последние три месяца я ночевал в снегу и вот теперь не получалось уснуть на топчане в почти настоящем доме, хотя устал я страшно. Вместо того, чтобы отдыхать, я лежал, заложив руки под голову и смотрел в огонь, пляшущий в очаге посреди жилища.

На этот раз пещеру найти не удалось, и моим друзьям пришлось потрудиться. Надо сказать, получилось неплохо. Они углубили, выровняли и выложили плетёнками естественный котлован на вершине прибрежного холма, перекрыли его брёвнами и выложили сверху дёрном — получилась классическая большая полуземлянка, в центре которой сложили очаг. Теперь у отряда было тёплое, просторное и надёжное жилище. Почти дом.