Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Да, всех не переловим разбегутся, — задумчиво кивнул Видов, и Димка ткнул его локтем в бок:

— Остряк…

— Меня не интересуют эти курятники, — нетерпеливо прервал их я. — Ищите тропку, по которой может ходить этот бокор!

— Кажется, я нашёл, — Йенс вытянул руку. — Смотрите, вон последняя группа хижин, дальше — голый склон, а тропинка идёт, и утоптанная… Видите?.. А вон там сворачивает за камни и в ущелье. Кому и зачем туда ходить?

— Точно, — я усмехнулся, приподнимаясь на локте. — Отлично… Ну что, наведаемся в гости к этим барабанщикам?

— Пошли, — кивнул Раде, подкидывая и ловя свой барте.

Вернее, он хотел его поймать… но почему-то промахнулся — и едва спас ногу, возле которой вонзился в землю топор.

Обходить долину по склонам было довольно сложно — склоны оказались достаточно крутыми, да ещё и заплетёнными зеленью, корни которой расшатали камни верхнего слоя. Камни эти не только срывались из-под ног — они грозили и наступившего на них утянуть следом. Утешал одно — негры тут явно не ходили.

Шёл дождь. Полосовал дождь. Долина внизу кипела, как грязевое озеро, из хижин почти никто не появлялся — и это было как раз хорошо. Плохо было, что мы падали. Лично я упал трижды. Первый раз наметившийся глобальный перелёт склон-дно долины (метров двести кубарем под углом в 45 градусов) без особой нежности и решительно прервали кусты. Второй раз я сам вцепился в камни и выполз обратно. На третий раз меня поймал в самом начале всё того же славного пути Димка — мы едва не продолжили путешествие вместе, но удержались. Сам я ловил поочерёдно: Ромку, Кольку, Игоря и ещё раз Игоря, а ни разу не сорвался только закалённый суровым балканским детством Видов. Когда я второй раз поймал Басса, то увидел, что он смеётся.

— Представляешь, — отвечал он на мой немой вопрос, — мы лезем, рискуя сломать шею… а куда и зачем? Чтобы подраться. Мы сумасшедшие, Олег, просто ё…тые, ты это понимаешь?!

— И это наполняет моё израненное сердце гордостью, — сообщил я. — Лезь давай.

Короче говоря, до тропинки, на которую указал Йенс, мы добрались только к вечеру, злые, со сбитыми коленками, локтями и пальцами — кому как повезло. Если бы негры — в любом количестве — попались бы нам в этот момент, мы бы сделали из них блин просто со злости. Лично у меня от подмёток сапог остались одни лохмотья, и я, плюнув, разулся и подвязал сапоги к вещмешку — починю, как освобожусь… Широкие кожаные клёши, удобные, если снимать-надевать, на шаге хлестали по ногам с мокрым звуком. Это страшно раздражало почему-то.

— Ждём до утра? — шепнул Олег, останавливаясь рядом со мной. Я на несколько секунд задумался, потом помотал головой:

— Нет. Долго уже идём, они там могут забеспокоиться, куда группа захвата делась. В гости, так сейчас.

— Ну что ж, — Олег положил свою длинную шпагу на плечо. — Знаешь, о чём я жалею? Что тут я не могу рисовать. Придётся потом по памяти, когда воссоединюсь со своим альбомом.

— И с Ленкой, — я толкнул его локтем, — а?

— И с Ленкой, — согласился Олег. — А тебе не хочется к Танюшке?

— Хочется, — согласился я, — почти против воли вспоминая Танюшку — её лицо мелькнуло в памяти на миг, а потом вспоминалось только тело. Я, конечно, не стал развивать эту тему, но Олег, наматывая на палец свою левую косу, вдруг сказал:

— Мне, Олег, когда мы там, в траве, дрыхли, сон приснился. Странный, правда. Как будто мы с Ленкой оказались в лесу. Мы ехали верхом, и одеты были, как обычно… как тамодевались. А потом выехали к дому… такой, посреди леса, с огородом, садом, большой. Мы вошли внутрь, а там чего только не было, а главное — представляешь?! — документы на нас с Ленкой, и куча денег, разных, даже золотые монеты… Потом пришёл араб. Прямо как ты рассказывал. Он сказал, что всё это наше. Что это ферма где-то в брянских лесах, что наступил 94-й год… Помню, что мы с Ленкой отказались, потому что вас никого не было, а он сказал — это только для нас, потому что только мы заслужили… Странный сон, правда?

— Да. Странный, — хрипло сказал я, натягивая на левую руку крагу и не глядя Олегу в глаза. — Пошли?..

…У нас не было другого выхода, кроме как подниматься по тропинке — иного пути не существовало, а по этой тропке валом катилась грязная вода. Мы были видны отовсюду — из долины и от пещеры — и оставалось надеяться, что ночная темнота не позволит нас разглядеть, а дождь остудит пыл тех, кому приспичит гулять снаружи. Если кто-то появится наверху и увидит нас, то вполне может в одиночку закидать камнями.

За каким чёртом я это делаю?! За каким чёртом все это делают?! Ноги скользили по камням, и, если бы я не ходил до фига босиком, то от моих подошв остались бы только кровавые лохмотья. Так или иначе, но мы добрались до площадки над тропой. Все. И без особого ущерба.

Йенс был прав. Сразу за этой площадкой был поворот тропинки, уходившей точно в жерло пещеры, похожей на вход в церковь — мне почему-то вспомнилась Казачья Церковь на черноморском побережье. Но если там были спокойствие и величавость, то здесь из отверстия веяло холодным мраком.

— Дер Энтритт цу Хэлль, — тихо сказал Йенс. И я понял: «Ворота в ад.» Да, было похоже. Если на свете есть ад, то вход в него выглядел бы примерно так.

— Знаешь. — задумчиво сказал Димка, — там, где я жил… живу, короче… есть две деревни. Представьте: стоит дорожный указатель. И написано — две стрелки с надписями, — он показал руками: — Рай… Иерусалим. Деревни так называются.

— Врёшь, — буркнул Раде.

— Честное слово.

— А ты откуда, Дим? — поинтересовался Колька.

— Из Костромской области…

— Пошли, — я обнажил клинки, первым шагая в темноту. Это было моё право и моя обязанность.

Я вполне доверял слуху, да и в темноте видел неплохо. Но сейчас тьма, окружавшая меня, была совершенно полной, как… как не знаю что. И не слышалось звуков — никаких, кроме осторожных шагов ребят за моей спиной. Меня почему-то преследовало видение трещины в полу — широкой, бездонной и незаметной. Вот странность, идиотизм, дичь — я по-прежнему боюсь высоты. И пауков.

Чёрт, а что если тут живут пауки?! Огромные пауки, и я сейчас врежусь лицом в паутину?! Как в пещере Шелоб, про которую рассказывал Кристо?!

Мысль была страшной, но додумать её я не успел. В следующий миг мне почудилось, что я оказался внутри огромного барабана.

Грохот послышался… нет, не со всех сторон. Мы были внутриэтого грохота, он давил и взрывал артерии изнутри. Кажется, я что-то кричал, но своего голоса не слышал.

Не знаю, когда это прекратилось. Я лежал на каменном полу, всхлипывающе дыша. Было тихо, только кто-то стонал и ругался. А главное — мы находились в ярком, резко очерченном круге электрического света, падавшего откуда-то сверху и наискось. Мы вскинули головы, но свет рубил прямо в глаза, заставляя жмуриться и отворачиваться. А потом — потом зазвучал голос. Он был насмешливый, уверенный. И он говорил по-русски!