Нил Никандров - Глоток дождя

— Черняк знал о вашем маршруте?

Андрей уловил на себе прищуренный взгляд Доктора. На стеклах очков то и дело вспыхивали блики и было трудно понять, что же выражал этот взгляд.

— Нет, не знал. Ты уверен?

— Уверен. Я ни на шаг не отходил от Блотина.

Доктор посмотрел на часы и назидательным тоном сказал Андрею:

— Помни всегда — доверие заслуживают делом. Разговоры остаются разговорами. Ну, а пока ты остаешься с нами. Разумеется, на ограниченных правах. Иона, покажи ему место в общем отсеке. С тобой, Марек, решим позже...

Андрей протиснулся за Ионой через узкий проход и увидел ноздреватый бетон логова, нары, обитателей бункера, закутанных в одеяла. Иона указал на свободное место.

— Здесь. Выход по нужде — с сопровождающим.

Кунерт, задев плечом Черняка, нырнул к Доктору, а Андрей повалился на доски, прикрытые ветками. Молчание прервал Внук.

— С тебя причитается, корешок. Если бы не я, Кунерт сделал бы в тебе дырку. Слышь, что говорю?

— Слышу. При первой же оказии...

— А тебе, Марек, поить меня всю жизнь. Считай, с того света тебя вытащил.

Марек заворочался, шумно задышал.

— У меня ни гроша!

— Ничего, малец, появятся. Жидов тряхнешь при случае — в карманах зазвенит. Знаешь, как это делается...

— Внуку любой повод кстати, — засмеялся Удков. — Если бы мы шлепнули вас, он предложил бы справить поминки...

В отсеке появился Кунерт, разговор затих.

Андрей лежал лицом к бетонной стене, восстанавливал в памяти этапы недавнего допроса. Не слишком ли чиста легенда? Не насторожила ли она бандглаваря своей логической завершенностью? Поверил ли ему Доктор в самом главном — в том, что у Черняка есть основания прятаться от чекистов?

Самое неприятное в его положении — прерванная связь с Грошевым. Наверное, это труднейший момент операции. Рассчитывать здесь не на кого, выпутываться придется самому. Разве что Марек...

...Заснул Андрей внезапно. Уже под утро ему привиделись Кирики-Улиты, пристань на берегу реки, на ней — машущая, кричащая ребятня из его класса: «До свидания, Андрей Сергеевич!», «Возвращайтесь поскорее!»

Берег медленно уходил в сторону, деревенька мельчала, размывалась далью. Пароход выходил на фарватер...

Ощущение простора, свежего ветра и неосознанного счастья сверкнуло в Андрее на миг и пропало...

Колонисты, как себя называли бандиты, скрывались в бункере, предназначавшемся в свое время для «вервольфа». Под двухметровым пластом земли с аккуратными, одна к одной, елочками сверху, тянулась Г-образная бетонная нора, поделенная на пять отсеков. Два из них занимал Доктор и его старик-отец; так называемый «общий» давал приют бандитам; далее располагалась «кают-компания» и склад.

В атмосфере замкнутости и вседозволенности цепко правил Доктор. Колонисты доносили ему друг на друга, и он вовремя пресекал любой бунт. Доктор вел довольно активную жизнь (имел на личной связи людей из города, как проронил однажды Внук), часто совершал вылазки в лес и в обязательном порядке предполуденные прогулки при непременном сопровождении Ионы. Если в окрестностях бункера было спокойно и позволяла погода, на поверхность выносили старика, и Доктор считал своей обязанностью быть с ним.

Связником колонии с внешним миром являлся Кунерт. Он уходил из бункера на двое-трое суток, по возвращении отчитывался перед Доктором, получал инструкции и опять пропадал. Кунерту многое сходило с рук: он не раз доказывал Доктору свою преданность и был инициатором ряда кровавых расправ с поляками и русскими. Колонисты, Внук особенно, люто завидовали Кунерту. Все знали, что он жил в городе с женщиной, создавшей ему подобие дома и семьи. В моменты обострения болезни у старика Кунерт приводил эту женщину, и Рита исполняла обязанности медсестры. Как понял Черняк, Внук подкатывался к ней, но безуспешно, и теперь иначе как «грязной девкой» ее не называл.

Вылазки за продовольствием и «беспокоящие акции» совершали Внук и Удков. Недавний поджог конюшен был совершен ими, и Доктор в целях безопасности временно приостановил активную деятельность банды.

Вынужденное затворничество изнуряюще действовало на Внука, он слонялся по отсекам в поисках развлечений: высмеял Удкова, проявлявшего приторно-пылкий интерес к печальному Мареку; злоехидные подначки не возымели действия; тогда Внук, подсев к Черняку, предложил партию в «очко». По скулам Внука заходили желваки.

— Потрепаться не с кем. Были кореши, да накрылись. Никифор, Гурьянчик, Лосс... Только такое дерьмо, как Марек, и всплывает!

Черняк заметил, как вздрогнул и съежился Марек. Не ускользнуло это и от внимания Ионы, сидевшего у прохода в рабочий отсек Доктора и по обыкновению протиравшего ветошкой автомат.

— Ишь, как корежит тебя, сынок. Грехи разбирают. А отчего? Да потому, что времени много думать. Мне и то пришло в голову: если бы сказал мне бог: «Отпущу тебе прегрешения, Иона Михайлович, но не знать тебе покоя, не ночевать дважды на одном месте и акридами питаться», — принял бы я заклятие. Ходил бы по земле, глядел на жизнь людскую. Эх! Знать бы заранее, как повернется все, — тыщу раз отмерил бы: делать не делать...

— Опять полез бы на рожон, — осек его Внук. — Тебя же раскулачивали, на спецпоселения гоняли. Ты бы и не на то пошел.

— Верно, не люблю я большевичков, — согласился Иона. — Это они заставили меня хлебать из общего котла: то на лесоповале, то с вами. Эх-хе-хе...

— Обществом всегда легче, — назидательно промяукал Удков.

— Э-э, какое у нас общество. Временная компания, шайка-лейка. Их общество посильней оказалось.

Внук с раздражением бросил карты.

— Так тебе и надо, падла! Облапошили тебя еретики! Противно смотреть на твою постную харю, когда ты ковыряешься в Библии. Бога хочешь обмануть? Он затыкает нос — так от тебя смердит! Кореша! Лопнуть мне, но наш Иона на прямом проводе с сатаной!

Глаза Ионы загорелись мрачным огнем, он фанатично устремил костлявый перст в сторону люка.

— Я верую, и Христос-утешитель воздвигнет меня падшего! А ты зол и яр!

Порывистым движением Иона прикоснулся к нагрудному карману с Библией. Поиски божественных откровений, как и чистка автомата, были его любимейшим занятием.

Вкрадчивой змейкой заструился голос Удкова:

— Не поминайте имя господа нашего всуе, добро-почтенные братья-колонисты. Ему и так нехорошо. Следовали мы божьему слову? Ни в коей мере. Нарушали его заповеди, в особенности шестую? Неоднократно. Мы безнадежны, и боженькину фильтрацию не пройдем!..

Слово за слово, колонисты распалились. Внук, скорый на расправу, внезапно ударил Иону под дых, и тот мешком свалился на грязный бетон.

— Опять распускаешь кулаки, сволочь? — возмутился Удков. — Допрыгаешься ты у меня!