Олег Воронин - Искатель. 1983. Выпуск №2

— Сколько же выселенных из мертвой Сигоны? — спросил я Учителя.

— Судя по путеводителю, жителей там насчитывалось около двух тысяч. Безумие коснулось лишь трети из них. Здоровых расселили по окрестным деревушкам. Больных поместили в специальный военный госпиталь. Это довольно близко отсюда, в районе Солунто.

— Военный, значит, госпиталь… Я постучал пальцами по столику. — Извините, Сергей Антонович, но при всем желании выявить связь между событиями в Сигоне и вот этой двухголовой ящерицей я не могу.

Учитель, чуть щурясь, глядел на ящерку. Светло-голубой халат лишь оттенял нездоровую бледность его лица.

— Не спешите, Олег, расписаться в бессилии. Я еще не сказал главное. Здесь перешептываются, что, мол, в Сигоне двухголовые плодятся теперь вовсю. И не только ящерицы. Мыши. Крысы. Жуки. Голуби. И еще двухвостые, восьмипалые, с обезображенным телом, без черепной коробки, даже без мозга. Множество уродств, притом самых неожиданных.

Слова Учителя отдавались в сознании глухо, как подземные взрывы. Я представил себя одиноким астрономом в горах, вдруг заметившим лунной ночью, что к Земле приближается живое космическое облако отвратительных тварей, сладострастно и жадно взирающих на ее красоту. И приближаются уродины непостижимо быстро: принимать решение об отпоре нашествию нетопырей надо в считанные минуты.

— Скорее всего Марио давно забыл про ящерицу, прошло уже несколько лет. Но вдруг вспомнит? Я сейчас же ему позвоню. — Я раскрыл записную книжку и потянулся к телефону. Учитель приложил палец к губам.

— Олег, про эпидемию по телефону — ни слова! Осторожность не помешает. И вообще — никаких лишних расспросов на эту тему. Кто знает, что за глыба здесь нависла. Почему до сих пор сюда не впускают никого из всемирной организации здравоохранения? Почему закрыли въезд зарубежным врачам, всем, кроме американцев?.. А так называемые инопланетяне — что за бредятина? Понимаю, газетчики наткнулись на золотую жилу, трубят про пришельцев во все трубы. Но, может, просто отвлекают внимание от эпидемии?

— Завтра с утра засяду за газеты, — сказал я. — Насчет пришельцев надо копнуть поглубже.

— Завтра поедете в Чивиту, Олег. Нельзя, чтобы экспедиция развалилась окончательно. И прихватите с собою вон ту зеленую папку, слева на шкафу. Там газетные россказни про инопланетян. Кстати, вы еще, кажется, как следует не устроились в номере. И не поужинали…

— Номер мой напротив вашего, Учитель. Что касается ужина, то я просто выпью внизу, в баре, теплого молока, а потом немного прогуляюсь. Заодно позвоню Марио из автомата. Вы правы: инопланетяне вполне могут прослушивать гостиничный телефон.

Тень улыбки скользнула по иссохшим губам Учителя.

— После разговора с Марио зайдите, Олег, ко мне.

От гостиницы к невидимому отсюда морю тянулась стена тростника. Сухие стебли слабо позванивали на ветру. Справа подступали к улице уродливые двухметровые кактусы, похожие на скульптуры модернистов. За ними угадывались двухэтажные особняки местной знати. Ни одно окно в них не светилось: Сицилия засыпает рано.

Телефон Марио я помнил наизусть. Трубка долго молчала. Я уже отчаялся, когда раздался певучий голос, который я узнал бы из тысячи других:

— Слушаю.

— Антонелла белла [2] Белла — прекрасная (итал). , — выдохнул я. — Может, ты вспомнишь Олега? С нежным прозвищем Земледёр. (Да, иначе как земледерами нашего брата археолога она не именовала).

И снова долгое молчание.

— Антонелла, — сказал я шепотом.

— Откуда ты свалился? — спросила она тоже шепотом. — Из Москвы? Из Рима?

— Из Палермо. Из «Золотой раковины». И намерен звонить тебе беспрерывно, пока не кончится виза. Позови, пожалуйста, к телефону Марио.

Трубка сотряслась от всхлипываний.

— Святая мадонна, он в госпитале бенедиктинцев! А до этого чуть не умер в Солунто. Господи, как он мучился, как бредил! Но, слава богу, остался жив. — Она опять зашептала: — Я переехала сюда, к нему, потому что мама без Марио совсем сдала.

Я спросил:

— Ты не помнишь его диагноз, Антонелла? Может, нужны какие-то лекарства?

— В том и ужас, что никто ничего не знает. У нас это называется просто — эпидемия. Многие уже умерли, ты, верно, слышал. Это чудо, что я в тот день не поехала с Марио в, Сигону. — Она всхлипнула.

— Можно ли навестить Марио в госпитале?

— Только по воскресеньям, с четырех до шести. В другие дни монахи не пускают. У них там строго.

— Воскресенье послезавтра. Давай встретимся в три возле картинной галереи? Вместе съездим к Марио.

— У галереи? Возле фонтана Трех лилий? На нашем любимом месте? Ты не забыл? — печально спросила она.

— Я ничего не забыл, Антонелла белла, — сказал я. — Если понадобится моя помощь до встречи, звони в «Золотую раковину». Но учти: завтра почти весь день я буду на раскопках. Спокойной ночи!

— Узнаю тебя, Земледер. За эти годы ни одного звонка, ни строки, а желаешь спокойной ночи, будто мы расстались лишь вчера. Остроумно. Кому спокойной ночи: мне или себе?

— Средиземному морю. Ты, кажется, окрестила его землеобъятным, помнишь? И куда можно уйти по лунной дорожке, не забыла?

— Оставь этот тон, Земледер! — Она повысила голос, и он слегка задрожал. — И запомни: землеобъятное море давно смыло все наши следы. Остались лишь твои потуги на остроумие. Продолжай веселиться. Чао!

Она повесила трубку и больше на звонки не отвечала.

Я вернулся в гостиницу. Несколько пожилых, плотно сбитых господ похохатывали у телевизора с экраном на полстены. В ресторане играл сразу на пяти инструментах кудрявый человек-оркестр. Я отказался от заказанного молока и пошел к Учителю. Он тоже смотрел телевизор.

— Вы, Олег, кое-что потеряли, — сказал Учитель. — Только что показывали фотографии инопланетян.

— Которые бесчинствуют по всему острову на радость газетчикам? Ну и потеха. На что они похожи? На сосиски? На осьминогов? На велосипеды с гусиными лапами?

— На существа в скафандрах. Двуногие. Двурукие. Одноголовые. Оседлавшие «летающую тарелку» довольно изящных форм. — Учитель показал руками подобие эллипса.

— Само собою. Пришелец без «летающей тарелки» — что ведьмочка без помела.

— Увы, Олег, вы правы, — сказал Учитель. — Здесь полный трафаретный набор. Вблизи «тарелки» и мотор у автомобиля глохнет, и желтые пятна на траве от нее остаются как будто… — Он задумался не договорив.

— Позвольте докончить за вас, Учитель, — сказал я. — Как будто вылился желток из яйца ихтиозавра. Размером с летающее в небе озеро. С ликами великих археологов. Не так ли?

Странно, но на упоминание о летающем озере Учитель ничего мне не ответил.

В два часа ночи я вышел у себя в номере на балкон. Белая подкова «Золотой раковины» лежала на склоне холма, сбегавшего к заливу. В свете молодого месяца серебрились купола тутовых, лимонных, гранатовых деревьев вперемежку с кактусами. Слева, где петляла бетонная дорога, возвышался Драконий мыс. Он и впрямь походил на дракона, припавшего пастью к морю. Десяток деревцев с искривленными от ветра стволами — скорее всего маслины — смахивали на драконий гребень. Море выдыхало запах водорослей, медуз, пенящихся волн. Волны катились к зеву дракона из времен странствий Одиссея и его сотоварищей, времен Фемистокла и Ганнибала, пунических войн, немыслимых, триумфов цезарей на колесницах, запряженных львами, времен, в водовороте которых рождались и гибли вожди, наложницы, сатрапы, палачи, смотрители маяков, предсказатели будущего, мудрецы, умерщвляющие сами себя по повелению сатрапов, предпочитая изгнанию к берегам ойкумены, земли обитаемой, смерть. Волны накатывались, как римские когорты, взбрызгивая темную влагу…