Джек Лондон - День пламенеет

Еще некоторое время они кружились, затем Пламенный неожиданно остановился, отпустил своего партнера, отступил назад и закружился один, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. А Дэвис, со смущенной улыбкой на лице, отступил в сторону, повернулся, стараясь удержаться, но во всю длину растянулся на полу. Все еще кружась, шатаясь и ловя руками воздух, Пламенный схватил ближайшую девушку и завертелся в вальсе. Снова он совершил подвиг. Усталый, после двух тысяч миль по льду и последнего пробега в семьдесят миль, он довел до головокружения свежего человека, и этим человеком был Бэн Дэвис.

Пламенный любил быть на виду и занимать высокое положение, хотя его опыт был ограничен, — до сих пор он занимал первых мест немного, но стремился быть выше всех. Мир не знал его имени, но оно гремело по всему молчаливому Северу, о нем слыхали и белые, и индейцы, и эскимосы, от Берингова моря до Проходов, от верховьев далеких рек до тундр мыса Барроу. Жажда власти была сильна в нем, ему было все равно — бороться со стихиями, с людьми или со счастьем в азартной игре. Все было игрой — и жизнь и все житейские дела. А он был игроком до мозга костей. Риск и случай были для него насущным хлебом. Правда, здесь имел место не только слепой случай, так как на стороне Пламенного были ум, сила и ловкость. Но за всем тем скрывалось предвечное Счастье, какое по временам обращается против своих любимцев, сокрушая мудрых и благословляя глупцов, — Счастье, какое все люди мечтают завоевать. Мечтал и он. В глубине его существа Жизнь пела песню сирены о своем собственном величии, настойчиво нашептывая ему, что он может достигнуть большего, чем другие люди, выиграть там, где они терпят неудачу, добиться успеха, когда они погибают. Таково было настойчивое требование Жизни — здоровой и сильной, опьяненной великим самодовольством, влюбленной в свое «я», очарованной своим собственным могучим оптимизмом.

И вечно слышалось смутное нашептывание, а по временам ясный трубный глас, что рано или поздно — когда-нибудь и как-нибудь — он настигнет Счастье, станет его господином, свяжет его и заклеймит как свою собственность. Когда он играл в покер, голос нашептывал ему о четырех тузах и королевской игре. Когда он копался в земле, тот же голос шептал о золоте в корнях травы, о русле реки, устланном золотом, о золоте по всему пути. В минуты острой опасности, в пути, на реке, во время голодовки голос шептал, что другие люди могут погибнуть, но он — Пламенный — пробьется и восторжествует. Это была старая, извечная ложь Жизни, обманывающей самое себя, верящей в свое бессмертие, в свое предназначение одержать верх над другими жизнями и завоевать свое счастье.

Итак, вертясь по временам в обратную сторону, Пламенный в вальсе разогнал свое головокружение и повел всю компанию к стойке. Но тут поднялся общий протест. Нельзя было больше следовать его теории, по которой победитель платит. Она противоречила обычаю и здравому смыслу, и хотя подчеркивала добрые, товарищеские отношения, но тем не менее, во имя доброго товарищества, ее нельзя было допускать. По справедливости, выпивка должна быть поставлена Бэн Дэвисом, и Бэн Дэвис должен за нее уплатить. И, наконец, всякая выпивка и угощение, какие брал на себя Пламенный, должны идти за счет трактира, ибо Пламенный привлекает в дом массу посетителей всякий раз, как гуляет ночью. Оратором был Беттлз, и его аргументы на образном местном наречии были встречены единодушными аплодисментами.

Пламенный усмехнулся, подошел к рулетке и купил кучу золотых зерен. Через десять минут он уже стоял у весов, и две тысячи долларов золотым песком были пересыпаны в его два мешка. Счастье, маленький проблеск счастья, — но он овладел им. Возбуждение его усилилось. Он жил, и ночь принадлежала ему. Он повернулся к своим благожелательным критикам.

— Ну, уж теперь-то победитель платит, — сказал он.

И они сдались. Невозможно было противостоять Пламенному, когда он взнуздывал жизнь, вскакивал на ее спину и пришпоривал своего коня. В час ночи он увидал, как Элия Дэвис вместе с Генри Финном и Джо Хайнсом двинулись к двери. Пламенный вмешался.

— Куда вы все идете? — спросил он, стараясь подтащить их к стойке.

— Спать, — ответил Элия Дэвис.

Это был худощавый выходец из старой Англии, вечно жующий табак. Он один из своей семьи переселился в Америку.

— Нужно идти, — извиняющимся тоном прибавил Джо Хайнс. — Мы уезжаем утром.

Пламенный все еще удерживал их.

— Куда? Какую штуку затеяли?

— Никакой штуки, — объяснил Элия.

— Мы просто хотим сыграть на твоего козыря и пощупать Верхнюю Страну. Не хочешь ли отправиться с нами?

— Конечно, хочу, — заявил Пламенный.

Но вопрос был задан в шутку, и Элия не обратил внимания на его согласие.

— Мы исследуем Стюарт, — продолжал он. — Эль Майо говорил мне, будто видал хорошие местечки в тот раз, как спускался по Стюарту; вот мы и пощупаем их, пока река подо льдом. Слушай, Пламенный, и помни мои слова: близко время, когда разработка копей будет вестись главным образом зимой. И тогда нас на смех поднимут за наше летнее царапанье.

В те времена о зимних работах еще не мечтали на Юконе. Сверху, от мха и травы, земля промерзла до самых нижних пластов, и замерзший гравий, твердый, как гранит, не поддавался лопате и кирке. Летом люди раскапывали землю по мере того, как она оттаивала под лучами солнца. Это время и посвящалось разработке копей. Зимой люди заготовляли запас провианта, охотились на оленей, а приготовившись к летней работе, — бездельничали в течение холодных темных месяцев в таких крупных лагерях, как Сёркл и Сороковая Миля.

— Да, скоро будет зимняя работа, — согласился Пламенный. — Подождите, пока не откроют этой большой жилы в верховьях реки. Тогда вы все посмотрите, что такое зимняя разработка. Что помешает тогда оттаивать землю кострами, скважить и сверлить нижний пласт? И балок класть не понадобится. Мерзлый перегной и гравий выдержат и без балок, пока в преисподней лед не растопится. Придет время, когда станут прорезать канавы на сто футов в глубину. Я еду с вами, Элия.

Элия рассмеялся, подхватил своих двух компаньонов и снова попытался пройти к двери.

— Стой, — крикнул Пламенный. — Говорю тебе, что я иду с вами.

Все трое быстро обернулись; на их лицах отразились удивление, радость и недоверие.

— Ты нас дурачишь, — сказал Финн, человек спокойный и решительный.

— Здесь мои собаки и сани, — ответил Пламенный. — У нас будет две упряжки, а поклажу мы разделим пополам; вот только первое время нам нельзя будет гнать собак, так как они здорово устали.

Все трое были в восторге, но все еще не могли поверить.

— Слушай, — сказал Джо Хайнс, — не морочь нам голову, Пламенный. Мы дело говорим. Хочешь ты с нами?