Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2

Один из основных тезисов, высказывавшихся в этой связи, сводился к тому, что средства массовой информации — буржуазное телевидение, кинематограф, литература — превращают миллионы людей из «деятелей», «творцов» в пассивных созерцателей происходящего. Одним из главных «методов», с помощью которых з л о возводится в степень привычного, типического, прогрессивные социологи Запада называют в первую очередь детективы всякого рода «Джеймсов Бондов» — насильников, ницшеанствующих сверхлюдей, злобных врагов разума, добра, человечности. Привычка к насилиям на страницах такого рода детективов, на экранах ТВ и кинематографа делает как бы не воспринимаемым, не событийным, — п р и в ы ч н ы м — реальное насилие, происходящее на глазах человека.

И тут возникает вопрос о некоей пропорции в «двух планах бытия»: повседневной реальности, окружающей каждого, и «созданного» мира, встающего со страниц книг. Как считают некоторые исследователи, этот второй, «призрачный» мир, призван не только потеснить реальный мир обыденного человека, но и, в известной мере, стать доминирующим в его сознании. Причем речь идет не просто о неких эталонах, нормах поведения и представлениях, навязываемых читателю со страниц книг или с голубого экрана. Речь идет о большем. Несколько лет назад в научно-фантастических произведениях англо-американских авторов прошла тема такого, с позволения сказать, будущего, в котором обитатели его существуют, любят, мечтают, веселятся, работают — только ради того, чтобы погрузиться в эфорейный мир сюжетных грез, фабрикуемых для них «совершенными» средствами массовых коммуникаций. Реальность повседневности — лишь прискорбная плата за радость уйти от нее.

Социальный смысл этих «антиутопий» понятен. Это своего рода предупреждение, знак тревоги: вот к чему может привести людей «наркотизирование» общественного сознания.

Впрочем, дело обстояло бы чрезвычайно просто, если бы смысл приключенческой литературы (в западном ее варианте) исчерпывался схемой, приводимой выше. Жизнь, как известно, сложнее любых схем и формул; соответственно — и литература, как проявление и преломление жизни.

«Эталонность» приключенческого героя — явление в определенной мере закономерное и повсеместное. Иногда, впрочем, принимающее забавные формы. Некоторое время назад по экранам Запада прошел американский фильм «Бони и Клайд». У главного героя, Клайда, была привычка — время от времени брать в зубы спичку и задумчиво жевать ее — режиссерская или актерская индивидуальная деталь. На следующий же день после выхода фильма в Париже, Лондоне и Стокгольме появились сотни молодых людей, которые держали спичку между зубами, принимаясь время от времени задумчиво жевать ее.

Каждому из них казалось, что, воспроизводя эту запомнившуюся деталь, он уподобляется Клайду во всем остальном спектре его качеств. Что он такой же смелый, решительный, такой же молодой и жестокий. И что, благодаря этой спичке между зубами, все остальные видят его таким.

Это стремление отождествить себя с тем или иным героем или литературным образом присуще многим: сознательно или неосознанно, в большей или меньшей степени. (Правда, отождествление это происходит сложнее, чем в случае с Клайдом.)

Социология считает, что каждый человек совмещает в себе множество ролей и функций. Будучи, скажем, инженером, человек в то же время является и отцом, и мужем, и братом, и соседом, а также автомобилистом, рыболовом, грибником или коллекционером. Для официанток он — клиент, для врача — больной, для коллег — товарищ.

Обычно роли эти последовательно сменяют друг друга. Вы присутствуете на собрании — здесь вы член профсоюза. Вернулись домой. Для вашей жены вы уже не член профсоюза, а муж. Соответственно, вы принимаете роль мужа. Затем выясняется, что вам нужно заглянуть за чем-либо в соседнюю квартиру. Входя в нее, вы оставляете за порогом все остальные свои роли. Здесь вы принимаете на себя роль соседа.

В сознании у каждого есть представление об идеальном воплощении каждой из ролей, которые он играет в жизни. Если член профсоюза — то инициативный, активный. Если муж — любящий, заботливый, верный. Если сосед — доброжелательный, готовый в любой миг прийти на помощь. Играя каждую из своих ролей, мы вольно или невольно всякий раз стараемся походить на идеальный образ, существующий в нашем сознании. Следовательно, у каждого из нас есть идеальный образ самого себя, образ мозаичный, которому мы пытаемся следовать и на который, как нам кажется временами, мы очень походим. Здесь-то и выявляется особо зримо ф а к т о р литературы, телевидения, киноискусства, театра.

Если просмотреть ретроспективно ряды героев советской литературы, начиная с персонажей Алексея Толстого, Леонида Леонова, Михаила Шолохова, Аркадия Гайдара и Исаака Бабеля, то мы легко можем найти и отделить те полосы жизни, когда мы играли в «парня из нашего города», в «краснодонских молодогвардейцев», в «романтиков» Паустовского, в «двух капитанов» или в «героев-астронавтов» И. Ефремова. Проанализировав те произведения советской литературы, которые выдержали проверку временем, лишний раз убеждаешься в закономерности классового характера общественного сознания, который всегда находит проявление в литературе.

Каков, например, идеал, каков герой приключенческой литературы того периода развития капиталистической формации, который называют периодом накопления, периодом феерических финансовых карьер и взлетов? Это герой, который в итоге всех своих похождений и приключений приходит к одному итогу — он становится миллионером. Это устремление, незримо тяготеющее над общественным сознанием. И через него — над литературой. Такую формулу жизненного успеха, воплощенную в сюжетный ход, мы находим, пожалуй, у всех, кто стоит в первом ряду представителей этой литературы — от Стивенсона до Хаггарда, от Коллинза до Марка Твена. Если Шерлок Холмс и составляет известное исключение из этого ряда, то только на первый взгляд. Действительно, в итоге всего, что он делает, он не достигает богатства — но только по той причине, что он и так состоятелен и респектабелен, то есть — в известном смысле — «примероподражателен» для обыденного буржуазного сознания.

Социальная среда и эпоха накладывают отпечаток на то, каким встает с книжных страниц литературный герой. Соответственно, литературному герою недостаточно быть всего лишь литературным героем, чтобы он стал явлением общественным. Социальные, этические, жизненные цели, которые он воплощает, должны быть созвучны нормам и внутреннему миру многомиллионных читателей.

Великие социальные изменения, происшедшие в нашей стране после Великой Октябрьской революции, произвели невиданный в истории человечества «переучет» системы этических ценностей, того, что принято обозначать словами «общественный идеал». Характерна динамика сдвигов общественного сознания в нашей стране: в 1920 году 17% молодых людей считали идеалом, на который они хотели бы походить, человека богатого, обеспеченного материально. В 1925 году доля таких молодых людей упала до 13,8%. А в 1967 году составляла всего 4,5%. Показательны в этом смысле и результаты одного из опросов, проведенных недавно среди советской молодежи. Из 17 446 опрошенных о «жизненной цели» только 23 человека ответили: иметь много денег и проводить жизнь в развлечениях.