Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2

Маша смущалась, пыталась поправить волосы под платком, поддернуть непомерно длинную юбку. Она шла босиком — привыкала, — связанные ботинки болтались на шнурках через плечо, в руке узелок с краюхой хлеба. А за пазухой прятала золотую безделушку. Шкипер неохотно отдал ее Ратникову: мол, Апполонов и так через день-другой на тот свет отправится, на кой черт ему лекарства, все равно зрячим его не сделаешь, а вещица может в будущем пригодится. С Машей шкипер попрощался отчужденно, зыркнул в ее сторону: мол, гляди, дуреха, рот-то особенно не разевай.

— Обычно девушки красоту наводят, — говорил Ратников, шагая рядом с Машей, — а тут все наоборот. Как же ты себя обокрала в красоте — диву даешься! Вот ведь война, штука какая... Ну, все запомнила? Не боишься?

— Кажись, все. Немножко боюсь: не в гости идем.

— Значит, две вещи сделаешь: если удастся, обменяешь свою безделушку на лекарство, бинты и насчет партизан, по возможности, разузнаешь. А этому аптекарю приглядись. Помни: из-за одного лишнего слова погибнуть можно.

Босые Машины ноги иссекло мокрой травой, по самый подол юбки они были в розовых полосах, будто плеткой исхлестаны. Потом, когда она пойдет проселочной дорогой, на ноги осядет пыль, длинный подол тоже загрязнится на славу, и вряд ли на нее, такую дурнушку и неряху, обратит внимание какой-нибудь немец.

Некоторое время они шли молча, обдумывая предстоящее. «Конечно, — рассуждал Ратников, — самое позднее к вечеру хватятся этого фашиста, начнут искать. Могилу Федосеева сразу же увидят, разыщут и шлюпку, все найдут, черти. Без шлюпки никак нельзя... Как вернемся, если все обойдется, надо немедленно менять стоянку. В глубь леса уходить...» А вслух спросил:

— Скажи, Маша, кто же он все-таки, твой Сашка-шкипер?

Маша доверчиво взглянула на него, заговорила с горечью в голосе:

— Черная душа у Сашки. Такая черная, что до сих пор не знаю, кто он. Когда выручил меня Сашка, на барже укрыл, хорошо относился. Может, потому, что дела ладно шли. Потом как-то сцепились они с Куртом, из-за чего уж, и не знаю, что-то не поделили, должно. Курт и пригрозил ему. Сашка и так и сяк перед ним — ни в какую. Потом откупаться стал. И мной хотел откупиться...

— Ну, паразит! — вспыхнул Быков, прислушивавшийся к разговору. — На что пошел, а!

— Повезло мне, — вздохнула Маша. — Курт этот, слава богу, не из таких. Лавка торговая у него на уме, деньги ему подавай, а на девок наплевать... Потрепал как-то меня по щеке, засмеялся и говорит: «Муж твой иуда, Машка. Уходи от него». Представляете, даже он такое сказал.

— И ты не ушла? — возмутился Быков.

— Куда уйдешь? — виновато ответила Маша. — Фашисты кругом.

— Ты ведь уйти от него хочешь? Навсегда?

— Не могу так жить.

— Иди сейчас, — вдруг сказал Ратников. — А с нами неизвестно что...

— Пропадет она, старшой, — возразил Быков. — Куда тут сунешься? Чужой берег...

— Пропаду, — ухватилась Маша за его слова. — Без вас пропаду. Куда ж я без вас? Нет, нет, дело решенное.

— В обиду не дадим! — твердо произнес Быков. — То-то он мне сразу поперек горла встал...

Лес впереди редел, кончался, за соснами распахивался простор — словно море лежало за ними, слитое воедино с бесцветным чистым небом.

— Рядом теперь, — уже тише сказал Быков, — вот к уклону выйдем — и дома.

Ратников подивился, как он буднично и обыкновенно произнес: «Дома» — точно и на самом деле выйдут они сейчас из лесу и очутятся у себя дома, где их ждут покой и отдых, тихая прохлада спелых садов, полуденная знойная тишина...

Село Семеновское, стиснутое с трех сторон невысокими холмами, уютно лежало в зеленой низине. Почти до самых огородов спускался к нему сосновый лес и лишь у изгородей неширокой полосой кудрявился буйный кустарник. Красиво лежало Семеновское, все в садах, зелени, чистое и какое-то картинно-застывшее, как на полотне художника. Хорошо и богато, должно быть, жилось людям в этом райском уголке до войны.

— Вот оно, — сказал Быков, — глядите. Дальше не будем спускаться, здесь укроемся.

Больше сотни дворов насчитал Ратников, тремя рядами они образовывали две прямые длинные улицы, которые стояли просторно друг от друга, пересекаясь широкими прогалами, точно переулками. В самом центре голубела небольшая церквушка с поржавевшим бурым куполом. На площади толпился народ.

— Базар, — показал Быков. — А туда дальше, по лощине, тропа. К водохранилищу.

Они пролежали около получаса на макушке склона, присматриваясь к внешне спокойной, несколько ленивой на жаре жизни села, изучая каждый закоулок, каждое подворье, широкую дорогу на въезде, перечеркнутую шлагбаумом возле будки, тропинки, протоптанные от дома к дому. На крыше самого видного дома — должно быть, в прошлом сельсовета — обвисал от безветрия чужой флаг. Возле крыльца — часовой с автоматом. Замер в теньке, не шелохнется.

— Ну, Маша, пора, — решил Ратников. — По дороге не ходи, левее спускайся. Напорешься, случаем, на патруль говори, как условились: с Гнилого хутора, на базар кой-чего поглядеть. Мы здесь будем ждать. Не удастся ничего — все равно не задерживайся. Ну, будь осторожна.

— Прощайте, — сказала Маша, — я скоро. — И такой детский, смиренный был у нее голос, и вся она сама такая беззащитная, покорная, что Ратников чуть было не окликнул ее, не вернул назад.

— Ну, теперь тропу покажу тебе, — сказал Быков после того, как они проследили за Машей до самой базарной площади, а потом она пропала из глаз. — Пошли.

Через полчаса они вышли к лесному оврагу, как раз напротив небольшого водоема. Зеркальной гладью, без малейшей ряби — словно утюгом отглаженная — стояла в нем вода. Сосны четко отражались на поверхности, стояли, опрокинутые кронами в глубину, не шелохнувшись; немая тишина висела кругом, только чуть слышно шумела вода, падая с невысокой плотины. На противоположном берегу находилось небольшое строение, напоминающее водонапорную башенку, а рядом — лесная избушка и деревянная вышка с нахлобученной легкой крышей.

— Караулка, — Быков кивнул на застывшего на вышке часового.

— Когда меняется караул? — спросил Ратников.

— Часов в семь, может, в восемь. Прошлый раз был у тропы — как раз смена шла. Часов-то нет, так, по солнышку.

— Тихая заводь у них здесь. Сыто, сволочи, устроились, сладко. Мину бы достать, сунуть на тропу, считай, новая смена жить приказала. А старую, как на взрыв выскочат, — из автоматов. Восемь фрицев как не бывало. Пятая часть гарнизона.

— Эту четверку мы и сейчас можем успокоить, — загорелся Быков. — В два счета!

— А дальше что? То-то и оно. Одним дальше нельзя. Тупик. Апполонов без движения, еще этот немец пленный... А Маша? Разве это ее работа? — раздраженно говорил Ратников. — Мы связаны, не можем быстро передвигаться, все равно что в клетке. В любой час она может захлопнуться...