Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2

Воронов слушал Чуева, прикрыв глаза рукой. Боялся малейшим движением спугнуть откровенность говорившего. Перед его мысленным взором разбегались десятки тропинок, в конце которых стояли, улыбаясь, изображая из себя честных советских людей, обыкновенные жулики. Начальник отдела прав. Это шайка. И в ней замешаны отправители. Значит, предстоит еще огромная следственная работа. Воронов не боялся, что опустит что-то из показаний Чуева — магнитофонная кассета крутилась, и ему еще не раз доведется вслушиваться в безнадежно усталый голос Чуева.

А тот рассказывал о механизме информации, о передаче крупных сумм денег, и щупальца, расходившиеся от Городецкого, становились все толще и многочисленнее.

— Я ничего не говорил Хвату. Сообщил о предполагаемой вашей встрече Городецкому в тот же вечер. Дело в том, что Хромов, кажется, раскусил механизм срыва пломбы. То ли кто-то видел меня из шоферов другой конторы и сообщил ему, то ли сам заметил. Однажды он мне сказал: «Ну, сука, ты скоро за все ответишь!» Это было в день, когда Мишенев пришел к вам... Городецкий рассвирепел. При мне он тут же сказал Хвату, который с нами ужинал: «Займешься завтра же!»

Допрос шел уже третий час, и когда Воронов собрался сделать перерыв, видя, что Чуев с непривычки совершенно измучен столь долгим монологом, в комнату неожиданно вошел полковник Жигулев.

Воронов встал. Так же поспешно поднялся и Чуев.

— Сидите, сидите! — Жигулев подошел к столу, глядя на Чуева сверху вниз.

— Вы сказали правду, Чуев. Экспертиза подтвердила, что на руле отпечатки пальцев Демина. Вы, судя по всему, невиновны в убийстве Хромова. Непосредственно не убивали... Но, надеюсь, понимаете, что ваши действия привели к гибели человека. Не говоря уже о хищениях, о том, что вы оклеветали десятки порядочных людей, работавших не за деньги, а за совесть, украли у государства...

— Я понимаю, понимаю, — поспешно произнес Чуев.

— И хорошо. Давайте договоримся... Вы поможете нам и дальше. Мы, конечно, обойдемся и этой вашей информацией. Но, думается, что Городецкий запутал не только вас. И если не пригвоздить его неопровержимой уликой, он будет крутиться долго. И кто знает, не погибнет ли еще один Хромов...

— Согласен, — угрюмо сказал Чуев. — Что надо делать?

— Прежде всего молчать о нашей договоренности. Вы встретитесь со Станиславом Антоновичем и скажете, что Мишенева надо додавить. Объясните, что здесь, в МУРе, клюнули на него, Мишенева возьмут, и все кончится. О Хромове ни звука.

— Не поверит, — упрямо повторил Чуев.

— Убедите. Эта помощь может рассматриваться судом как часть платы за содеянное вами лично. Убежден, что и это вам понятно.

Чуев молча кивнул головой, и Воронову показалось, что он всхлипнул.

— Остальное предоставьте нам. Подождите здесь, Петр Константинович, а вы, товарищ Воронов, пройдемте со мной.

В операции Воронов не участвовал, потому что он был слишком хорошо известен Городецкому и еще потому, что в тщательно разработанной операции делать ему было просто нечего. Разговор Чуева с Городецким в ресторане «Арагви» прошел успешно — в отделе весь следующий день внимательно изучали чуевский отчет.

Чуев сыграл свою роль старательно. Может быть, излишне волновался, но, наверное, это было естественно в его положении, и волнение, похоже, еще больше убедило Городецкого в искренности Чуева.

Впрочем, Воронов, несколько обиженный таким отношением, получил особое задание: продолжать вести работу своим чередом. Позвонить Городецкому и задать несколько пустяковых вопросов. Например, сколько суток обычно проводят шоферы в рейсах. И тому подобное. Продефилировать пару раз по территории Дальтранса и заодно посмотреть, как чувствует себя Мотя. Заглянуть в мастерские спортклуба. И, наконец, завершить давно задуманное — встретиться с инспектором, задержавшим Чуева, чтобы узнать от него как можно больше подробностей. Они могли пригодиться, когда Чуев будет выполнять свою операцию по срыву пломбы.

Это происходило прежде всего по воле Городецкого. Но теперь Станислав Антонович, за которым было решено даже не устанавливать наблюдение, шел на поводу событий. Ключ — обязательный рейс Мишенева. Виктор должен отправиться по старому хромовскому маршруту на ковровый комбинат. Чтобы подыграть, Мишенев по совету Воронова явился к Городецкому, чтобы отказаться от рейса, и попросил вообще отстранить его от работы впредь до закрытия дела. Городецкий накричал на Мишенева, потом потребовал в административном порядке непременно выполнить рейс. Это была серьезная, сверх предусмотренного, ошибка Городецкого.

Обо всем этом думал Воронов в машине, увозившей его в отделение майора Хромова. Инспектор Какурин Константин Степанович должен был ждать его там. И он действительно ждал.

Воронов предполагал увидеть молодого, педантичного, требовательно-вежливого из желания как можно лучше выполнить свой долг молодого инспектора, а перед ним стоял, смущенно представившись, старшина весьма преклонных лет. Он смотрел на Алексея чудаковатыми добрыми глазами. И Воронов подумал:

«Форма-то на деде сидит, как на чучеле. В его возрасте на бахче арбузы бы караулить, а не на таком насыщенном участке дежурить. Майор, судя по всему, в деде души не чает. Интересно, оправданно ли?»

— Вы помните тот случай, с мотоциклистом? — спросил Воронов, озадаченный настолько, что не знал, как начать разговор.

— Товарищ майор говорил... И так что, считай, помнил...

— Где это произошло, показать сможете?

Дед обидчиво засопел.

— Я на этом перекрестке восемнадцать лет стою. Как же не могу...

— Проедем туда?

— Пожалуйста, — дед кивнул на мотоцикл с коляской, такой же старый, как и сам хозяин, но сверкавший аккуратно подправленной желтой краской.

Когда мотоцикл рванулся с места, Воронов заметил, что дед еще силен. Чувствовалось полное слияние с машиной, будто все лошадиные силы, гудевшие в моторе, переливались и в хозяина.

Какурин заглушил мотор и откатил мотоцикл на обочину.

— Тут и было. У меня тогда с мотором что-то случилось — едва завел. А то бы я лихача еще издали заметил. Вон на том повороте. Когда голову поднял, он уже на этом вираже свои номера выкидывать начал. Как проехал, я за ним и припустился. Останавливать на месте не с руки было — за фургоном он бы меня и не увидел. Да и остановился ли — тоже вопрос.

Какурин рассказывал чрезвычайно подробно, словно мысленно прокручивал перед собой ленту, зафиксировавшую совершенно заурядный в жизни дежурного инспектора эпизод.

«Вот на таких, как Какурин да Стуков, и держится наша служба. Ну что ему до этих мелочей?! А в работе нашей и впрямь их не бывает. Пройди он мимо чуевского «хулиганства», не оставь свой рапорт, пусть и не очень грамотный, но толковый по сути, неизвестно, где бы мы еще плелись со своим расследованием. Умница дед. А старость что — она случается с каждым, кто долго проживет».