И. Глебов - Подвиг продолжается

Но в доме воцарилась какая-то тягостная атмосфера. Скандал разразился месяца три спустя, когда Валентина неожиданно привела в дом и представила родителям своего жениха — рослого молодого красноармейца Ивана Минина. Отец был поражен и оскорблен поступком дочери, выбравшей жениха без родительского согласия и благословения. Да еще кого — красноармейца?!

Но Валентина по-девичьи пылко полюбила неторопливого в суждениях, серьезного и внимательного паренька. Он ответил ей искренней взаимностью. И она, набравшись храбрости, переступила черту условностей — сама назвала его своим женихом.

Отец пригрозил Валентине проклятием. Назревал окончательный разрыв с родителями. Валентине сочувствовала только пятнадцатилетняя сестра Вера. И все ближе и роднее становился Иван. Они поклялись пожениться, как только кончится война.

Встречались влюбленные часто. Валентина старалась не думать о войне, которая подобралась к самым стенам Царицына. Ее пугала даже мысль о скорой разлуке с суженым. Но вчера он с тоской, не глядя ей в глаза, объявил, что полк на днях отправится на фронт. Девушка пришла домой в слезах. Она знала, что, проводив Ивана, останется одна, совсем одна в Царицыне, на всем белом свете, как щепка в бурном море. После вечерней стычки с отцом Валентина не спала всю ночь, встала измученная, потерянная. На работу пришла с ноющей болью в сердце.

...Валентина сидела за столом, вся ушедшая в себя. Не слышала, как, гремя ведрами, ушла поломойка, как сходились в канцелярию сотрудники.

Накануне Валентина выпросила на пару дней тоненькую брошюрку с портретом Владимира Ильича на обложке. Это была статья Ленина о задачах Советской власти. Девушка хотела сама прочитать, о чем пишет Ленин.

Мучительно размышляя о своем безысходном положении, Валентина пододвинула брошюрку, отвлеченно посмотрела на портрет, прочла заголовок. Тревожные мысли теснились в голове, она не знала, как быть. Рука машинально взяла карандаш, пальцы повертели его, кончик карандаша сделал на обложке несколько линий. Как жить дальше? Уйти из дому, снять где-нибудь угол? Или записаться в Красную Армию и уйти на фронт вместе с Ваней? Но как оставить больного отца, мать, сестру, для которых она стала единственной опорой?

А карандаш все скользил и скользил по обложке. Вот он подрисовал Ленину усы, поправил, подчернил глаза. Рука перевернула обложку. На обратной стороне проступали контуры портрета. Карандаш, то останавливаясь, то бегая, стал обводить проступившие линии. Скоро и на обратной стороне обозначился ленинский портрет, только не очень похожий.

И вдруг над самым ухом Валентины раздался гневный голос. Девушка вздрогнула, как от удара, пальцы разжались, карандаш покатился по столу.

— Так вот, барышня, чем вы занимаетесь!

Она вскочила, вскинула испуганные глаза. Перед нею стоял человек в солдатской папахе и кожаной куртке, перепоясанный ремнем, на котором висел револьвер. Человек смотрел на нее в упор, строго и враждебно. Она узнала его. Он служил в транспортной ЧК и часто бывал в жилищном отделе по делам. Она даже несколько раз переписывала для него какие-то служебные бумаги. Он всегда держался с нею сухо и отчужденно, и она боялась его.

— Буржуйская кровь кипит! — с ненавистью продолжал человек в кожанке. — Даже портрет нашего вождя не по нраву! Ишь как испоганила! К стенке бы вас всех, контру!

Насмерть перепуганная таким грозно-неожиданным вторжением в ее мысли, Валентина глядела то на чекиста, то на исчерченную обложку брошюры, ничего не понимая. В канцелярии стало тихо. Сотрудники замерли в предчувствии грозы.

Человек в кожанке схватил брошюру и, не сводя с Валентины глаз, словно сторожа ее, подошел к телефонному аппарату на стене, ожесточенно крутнул ручку. Только в это мгновение Валентина поняла, что произошло, и, окаменев, медленно опустилась на стул. Слезы застлали ей глаза, но она не произнесла ни звука, словно потеряв способность говорить, мыслить и видеть. Скоро в канцелярию шумно вошли еще двое вооруженных людей. Шагнули к ее столу. Предложили Валентине встать, одеться и следовать за ними. Только дорогой, сидя в санках между молчаливыми конвоирами, она пришла в себя и поняла, что везут ее в ЧК.

Иван Минин напрасно прождал невесту у входа в городской сквер, где они обычно встречались. Он волновался, нервничал, то и дело спрашивал у прохожих время. Часы его отпуска в город истекли, но Валентина не пришла. А так хотелось видеть ее! Ведь предстояла скорая разлука...

И как ни неприятно было Ивану появляться в доме Першиковых, он в отчаянии все же решился забежать туда. Это было недалеко. Першиковы жили за железнодорожным полотном на Невской улице.

Заглянув в освещенное окно, Минин знаком вызвал Веру. Она выбежала и сквозь слезы срывающимся голосом сообщила:

— Валюшу еще утром в Чеку увезли. За контрреволюцию. Мамка плачет, убивается.

Это сообщение ошеломило Минина. Но Вера никаких подробностей не знала, и он ушел, встревоженный и растерянный.

Утром, отпросившись у командира роты, Минин прибежал в жилищный отдел, и тут ему рассказали все, что произошло с Валентиной. Тогда он кинулся за Царицу, на правом берегу которой в бывшем доме купцов Голдобиных помещалась ЧК. Однако в здание его не пустили. Он вызвал дежурного.

— У вас тут моя невеста... Вчера доставили... Она по глупости, без умыслу... Что с нею?.. — бессвязно и горячо заговорил Минин. Но дежурный остановил его.

— Председателя нету, оперативников нету, сидят у нас всякие. А я никаких дел решать не имею права... — он повернулся и скрылся в здании.

Минин, удрученный, некоторое время стоял, соображая, куда же пойти, где выяснить это дело? И вспомнил о Вячеславе Усачеве. Минин несколько месяцев служил у него. Усачев был хоть и строгим, но отзывчивым и справедливым человеком. Он мог помочь в такой беде.

Усачев выслушал Минина внимательно и с участием.

— Ладно, парень, пока потерпи, — успокоил Усачев. — А я разузнаю, что там натворила твоя невеста.

Председатель Царицынской губчека Дмитрий Анисимович Павин был в отъезде, и его обязанности временно наполнял Павел Петрович Мышкин, невысокий худощавый человек с короткой щетиной усов над тонкой верхней губой. Валентину Першикову арестовали по его распоряжению. Мышкин принял Усачева холодно.

— Першикова — явная контра. На вождя мирового пролетариата, на товарища Ленина, карикатуру изобразила. Вот соберем коллегию и, может быть, в расход ее пустим за такое дело, — жестко сказал он.

Усачев понял, что вгорячах Мышкин может решиться и на это. Он крут и неразборчив. Усачев удивлялся, откуда у Мышкина, бывшего кузнеца металлургического завода, неплохого рабочего парня, появилось столько необузданности и жестокости. Работая в Чрезвычайной комиссии, он сделался болезненно подозрительным, готов был любого человека «непролетарского происхождения» считать скрытым врагом, контрой.