Луи Буссенар - Приключения парижанина в Океании

Трудно описать ее словами. Словно покрытое киноварью с бесчисленными переливами оперенье и глаза, укрывшиеся за зелеными с металлическим отливом веками, которые доходят до золотисто-желтого клюва, такого же тонкого, длинного и изящного, как у колибри. Уже ярко-голубых лапок было бы достаточно, чтобы сделать из этой птицы одно из чудес света, но природа этим не ограничилась, она наградила ее двумя маленькими нагрудниками из перышек орехового цвета, окаймленных яркой зеленой полосой. К наряду, где оригинальность соперничает с великолепием, надо добавить еще два длинных хвостовых пера, легких и тонких, словно проволока, заканчивающихся пушистыми, сверкающими на солнце, подобно драгоценным каменьям, шарами.

Когда бойня закончилась, убийцы, — тут нет никакого преувеличения, — сразу огласили лес громкими криками. А оба француза, к великому удивлению туземцев, обращавших на редких птиц не более внимания, чем наши крестьяне на воробьев, искренне восхищались их редкой красотой.

— Бедная птаха, бедное Божье создание, — с нескрываемой жалостью прошептал Пьер, подняв с земли маленькую птицу, — сколько изящества, и какое яркое оперение, словно на солнце застыли брызги фонтана. А эти дикари безжалостно убивают их! И для чего?!!

— Для того, чтобы украсить шляпки наших красавиц и даже уродок, желающих стать привлекательней за счет таких вот бедняжек.

— Если когда-нибудь появится на свет особа, которую будут звать мадам Пьер Легаль, а ее супруг, присутствующий здесь Пьер Легаль, станет миллионером, мадам Пьер Легаль скорее будет ходить без шляпки, чем позволит себе из кокетства украсить ее перьями!

— Ты прав, моряк. Мне тоже не по себе, когда я вижу как уничтожают эти очаровательные создания.

Папуасы тем временем занялись «бурун раджа», они должны были, не повредив оперения, подготовить их к продаже. Делалось это следующим образом: сначала отрезали лапки и крылья, затем снимали осторожно кожу и, предварительно пропитав ее ароматическим составом, ставили сушиться, насадив на палку. В таком виде райские птицы обычно без всяких повреждений попадали в Европу.

Через час от множества ярких радующих глаз птиц остались лишь маленькие узкие цилиндрики и груда окровавленного мяса, лежавшего на широких пальмовых листьях.

— Что ты собираешься с этим делать? — спросил Узинака Фрике.

— Мясо «бурун раджа» очень вкусное в любое время года, — ответил славный папуас, — но особенно оно хорошо сейчас, когда птицы питаются мускатными орехами. Ты сам в этом скоро убедишься.

— Благодарю, — живо отозвался Фрике, — что-то нет аппетита. Меня вполне устроит саговая лепешка.

Осада воздушного дома. — Пираты! — Воспоминание о воине, сообщившем грекам о победе при Марафоне [144] Во время греко-персидской войны в 490 году до нашей эры греческий воин пробежал около 40 км из селения Марафон до Афин, чтобы сообщить о победе греков над персами. С этой легендой связаны название и дистанция марафонского бега. (Примеч. перев.) .— Странная постройка. — Голод. — Будем ли мы съедены? — Что было привязано к лиане, прикрепленной к стреле с желтыми перьями? — Двадцать пять килограммов свежего мяса. — Кто совершил это доброе дело? — Благодарность обездоленных. — Еще одна встреча с каронами-каннибстами. — Главный амулет папуасов. — На смену птицам солнца приходит птица ночи…

— Ну, моряк, что скажешь теперь?

— Что мне хотелось бы убраться отсюда, и как можно скорее.

— Да, я тоже был бы не прочь.

— Нам и впрямь не везет.

— Одна беда за другой.

— В конце концов, это становится невыносимо. Сперва нас посадили под замок на борту «Лао-цзы» и решили уморить голодом, затем мы чуть не попали в руки к людоедам на острове Вудлэк…

— А теперь мы оказались в осаде, сидим на решетчатом настиле в двести квадратных метров на высоте в сорок пять футов от земли.

— И к тому же в кладовой хоть шаром покати.

— Как на борту парусника, попавшего в мертвый штиль, когда съедены все кошки и в трюме, и в камбузе. Это напоминает мне времена моего детства. Тогда настоящие моряки во время плавания всегда оставались на своем посту: трюмные матросы — в трюме, марсовые матросы — на марсе.

— Такое просто невозможно.

— А я говорю, что так было. Неужели ты не слышал об этом? Трюмные моряки после двухлетнего плавания выходили на свет без кровинки в лице.

— А как же марсовые?

— Они сидели на марсе, словно попугаи на жердочке. Лишь спускали корзину за едой, которую им приносили юнги из камбуза.

— Сегодня у нас и камбуза нет…

— Ay юнги живот от голода подвело.

— Так долго продолжаться не может.

— Не по душе мне эта якорная стоянка.

— А что там делает неприятель?

— Ба! Прячется по-прежнему в кустах и готов в любую минуту пустить в нас стрелу с красными перьями.

Хотя стояла непроглядная ночь, Фрике тихонько приблизился к краю площадки, надеясь что-нибудь рассмотреть в темноте.

— Будь осторожен, сынок. В решетке слишком широкие просветы, а внизу нет сетки.

— Не бойся, для меня это дело привычное!..

— Ничего нового, конечно?

— Ничего. Под деревьями темно, как в колодце.

— Да, кстати, а что делают наши друзья-папуасы? Отчего их совсем не слышно?..

— У них тоже в животах пусто. Они сгрудились в другом конце дома, заслонили огонь листьями саговой пальмы и уселись вокруг него на корточках.

— Еще раз говорю тебе: так долго продолжаться не может. Надо попробовать прорваться, а не то наши хозяева начнут есть друг друга.

— Да, уже немало времени прошло с тех пор, когда мы в последний раз ели рагу из райских птиц.

— Оно и впрямь очень вкусное. Жаль, что не осталось еще две или три дюжины тушек.

— К этим бы тушкам килограммов двести саго и воды…

— Да, боюсь, в нашем положении трагической развязки не избежать.

— Ты видел, с какой отвратительной алчностью они смотрели на бедного Виктора?

— Тише! Только бы он ни о чем не догадался. Ах, если бандиты вдруг попробуют его тронуть, я не пожалею свинца. У меня, к счастью, есть в запасе револьвер американца.

— И рýжья у нас с собой… Первый, кто вздумает положить лапу на малыша, получит пулю в лоб.

— Пьер!..

— Да, сынок.

— Попытаюсь-ка я немного поспать, а ты будь начеку. Не спускай глаз с наших хозяев. Я доверяю им не больше, чем осаждающим.

И Фрике, который вот уже третий день, как и его товарищи, жевал листья, чтобы заглушить голод, растянулся на циновке и закрыл глаза.

Что же произошло после того, как папуасы, закончив охоту, собирались основательно подкрепиться и отправиться в путь? А вот что. Жаркое было уже готово, охотники, присев на корточки, весело переговаривались, подсчитывая, сколько топориков, наконечников, стеклянных бус и, главное, сколько бутылок огненной воды они получат в обмен на птиц солнца от малайских торговцев. Вдруг в лесу послышался шум. В мгновение ока все вскочили и схватились за луки. Шум приближался, можно было подумать, что бежит дикий зверь, за которым по пятам гонятся охотники. И вот из леса выскочил испуганный, с трудом переводящий дыхание туземец, с выпученными глазами, весь в поту. Зажимая рукой на груди рану, из которой текла кровь, он кинулся к Узинаку.