Станислав Родионов - Искатель. 2004. Выпуск №10

И все-таки главное я пока не спросил:

- Амалия Карловна, зачем вам этот шантаж?

- Чтобы ты прекратил уголовное дело.

- Ага, значит, замешаны в убийствах?

- Нет, но боюсь за Митю Ольшанина.

- Значит, он замешан?

Невропатолог отвернулась и не ответила. Я ждал, пробуя что-то прочесть по ее лицу, но видел только профиль, густо нарумяненную щеку и янтарную сережку. Мое напряжение через давление грудью передалось забору, и тот нетерпеливо скрипнул. Видимо, ясновидящая ответила ему:

- Не за себя хлопочу…

- А почему за Ольшанина?

- Жалко парня.

- А почему его медкарта пуста?

- Он просил. Хочет съездить в Финляндию и боится, что психа не пустят.

Поверить в ее жалость - что поверить в доброту палача.

- Амалия Карловна, вы понимаете смысл своей просьбы? Два убийства.

- Бывают же «глухари», нераскрытые преступления…

Подъехала машина. Майор загнал ее на свое место, вылез, извлек тяжелую сумку и подошел ко мне. Я удивился:

- Петр, вот тут, за забором, стояла женщина… Где она?

- Никакой женщины не было.

Майор разбирал сумку. На моей душе захорошело, пельмени, но глаза округлились - десять пачек.

- Петр, у нас же нет холодильника.

- Съедим.

- За день?

- За два. Вот сейчас сварю четыре пачки, по две на брата.

Пельменную радость вытесняло тревожное недоумение. Визит дамы. Нет, не ее бесследное исчезновение: она же местная, знает все ходы и выходы. Уползла в крапиву.

- А какая женщина стояла за забором? - спросил Петр.

- Амалия Карловна приходила…

- Зачем же?

- Просит расследование прекратить.

- Ага, значит, попалась, - сделал майор логичный вывод.

- Просит не за себя, а за Ольшанина.

- Ага, значит, он попался, - сделал майор второй вывод, тоже логичный.

Занятная у нас кастрюля: что бы ни варили, все слипается. Каша, гороховый суп, пельмени… В миске лежал шмат конгломерата, словно его только что выломили из фундамента. Впрочем, на вкусовых качествах пельменей это не отразилось.

Поев, майор настроился на серьезный лад:

- Сергей, дело-то раскрыто.

- Разве?

- К тебе пришла женщина и сообщила, кто преступник.

Поскольку я скрыл от майора историю своего падения, то не мог сказать, что этой телепатке верить нельзя. Пришлось зайти с другого конца:

- Петр, а почему она это сделала?

- Разве не объяснила?

- Якобы из-за жалости. Мотивация слабовата. Видимо, их что-то связывает.

- Он снабжает ее травами, - подсказал майор.

- И этого достаточно, чтобы обратиться с просьбой закрыть дело о двух убийствах? Чтобы вести фиктивную медкарту?

Петр взялся за мытье посуды, что оказалось не просто, ибо один конгломератистый ком приварился ко дну намертво.

Когда он его отодрал, я констатировал почти зло:

- Плохо мы изучили людей в поселке, взаимоотношения и связи.

- Сергей, ты индийские и латиноамериканские фильмы любишь?

- Вопрос - в какой связи?

- А что, если он ее сын?

- Кто - чей? - не врубился я.

- Митя Ольшанин - сын Амалии Карловны…

- Это у тебя от пельменей, - предположил я, потому что съел один ком, а майор два.

Но экзотическая мысль Петра в мозгу зацепилась. Почему то, что возможно под пальмами, невозможно под соснами? Мне вспомнилась некая Лиза, снявшая у старушки однокомнатную квартиру под блат-хату. Ворье, карманники, алкаши, наркоманы - все там. Жалобы от граждан пошли. Меня на нее вывел подросток-форточник. Начал я проверять. Эта Лиза нигде не работала, паспорта нет, жила без прописки, говорила не то косноязычно, не то с акцентом. Заявила, что выросла в Ташкенте. Задержал ее на трое суток для проверки. На второй день меня срочно вызвали к прокурору, у которого от злости нос раздувался: «Что же ты, Рябинин, творишь? Поместил в «обезьянник» Элизабет, гражданку США, дочь известного банкира, аспирантку, которая собирает материал для книги о российской преступности!».

Петр извлек свою полевую сумку, родственницу моего портфеля:

- Отчитаюсь за поездку…

- Твой отчет лежит булыжником у меня в желудке.

- Кое-что есть, кроме пельменей. Вот, справка ЦАБа. Ольшанин не судим и не привлекался.

Я с тревогой вспомнил, что подобную справку надо запросить и на ясновидящую. Она мною официально даже не допрошена, не видел ее паспорта, не знаю года рождения и не запрашивал личного дела.

- Сергей, заключения о причинах смерти Висячина и Дериземли готовы, но еще не отпечатаны. Судмедэксперт еще раз подтвердил, что оба отравлены стрихнином.

Хитрость открытому лицу майора не шла, но он, видимо, хотел ее изобразить. Щурил глаза и поигрывал губами. Я решил ему помочь:

- Петр, что?

- Дело по звероферме у тебя?

Я достал его из портфеля. Майор полистал и нашел дактилоскопическую карту с отпечатками пальцев.

- Чьи они, Сергей?

- Заведующей, работниц… Ольшанин оставил, когда норок выпускал.

- Вот! - обрадовался майор.

- Что ты хочешь сказать?

- У эксперта цепкая зрительная память.

И майор достал из своей сумки другую дактилокарту. Я посмотрел. Отпечатки пальцев, снятые в избе Дериземли. Большинство не пригодны для идентификации. Так, пальчики самого хозяина.

- Петр, а при чем зоркость эксперта?

- Он показал вот на эти отпечатки указательного и большого… Где-то, говорит, я их видел. И вспомнил: когда делал экспертизу по звероферме.

Нам оставалось сравнить. Папиллярные линии тусклы и витиеваты. Я достал из портфеля лупу. Майор и без лупы разглядел:

- Эти!

- Хочешь сказать, что отпечатки на звероферме и в доме Дериземли оставлены одним и тем же человеком?..

- Так точно.

- Но чьи отпечатки на звероферме - известно. Тут и подписано: Дмитрия Ольшанина.

- Значит, его и на дактилокарте, снятой у Дериземли.

- Петр, выходит, что Ольшанин посещал Дериземлю?

Петр молчал, потому что делать выводы - прерогатива следователя. Поскольку наши отношения были скреплены не только официально, но и дружески - вместе питались вареными комками, - то майор счел нужным меня поправить:

- Не только Дериземлю.

- А кого еще?

- И Висячина.

Делать выводы - прерогатива следователя. Но другой вывод, главный, озвучить я не торопился: Амалия Карловна подозревала Ольшанина в убийстве, коли пришла за него просить.

- Петр, рванем к этому Мите…

Опять я делал не так. Нужно было уехать в город и сесть в свой кабинет. Майору подкатить к дому-сараю Ольшанина и сурово доставить его ко мне, в прокуратуру области, к следователю. Оторвать от подпитки родной земли, ослабить сопротивляемость, сделать открытым. Я исходил из опыта: человек, совершивший двойное убийство, вряд ли сразу признается.

Майор, зная мою склонность допрашивать наедине, остался в машине. Складчатый мастино лежал у порога и равнодушно вильнул хвостом. Ольшанин не удивился, не разозлился и не обрадовался: повел себя, как его собака, равнодушно - только что хвостом не вильнул.