Станислав Родионов - Искатель. 2004. Выпуск №10

Как ни странно, предложение было принято. Когда зачитали проект повестки дня, в нем насчитывалась тысяча вопросов. Конгресс принялся обсуждать их и занимался этим много лет.

В первые дни работы конгресса город Миротворца и другие города ждали чуда: вот, мол, свершится оно и земля навеки-вечные станет спокойной. Но чуда не происходило. Многие посланники начали умирать от старости. Кто-то распустил слух, что их травят по наущению Миротворца. В конце концов конгресс сам по себе распался.

- Почему, почему, почему?! - восклицал в отчаянии Миротворец.

- Ты знаешь, - спросила его однажды мать, - что произошло после Первого Потрясения?

- Знаю, - ответил Миротворец. - Были уничтожены старые круги и плесень.

- А знаешь ли ты, что произошло после Второго Потрясения?

- Вся земля была предана огню.

- Так против каких Потрясений ты борешься, сынок?

И он в который раз поразился мудрости матери. Ему показалась самой несчастной мысль стать в один строй борцов с улыбчивым мэром и его приятелем.

- Не отчаивайся, сын, - сказала мать. - У тебя настоящее сердце. Ты очень много сделал для людей.

- Ничего я не сделал, - печально ответил ей Миротворец, ощущая страшную боль в левой стороне груди.

- Нет, сын, ты не нрав. Вспомни: были времена, когда люди спокойно смотрели, как приближается Потрясение; были времена, когда они отвечали недовольством на его приближение; были времена, когда во всех городах поднялось возмущение против врагов мира. Теперь настали времена, когда многие люди готовы сделать все, чтобы на планете не было Великих Потрясений. Разве ты можешь сказать, что жил напрасно?

Но слова матери не утешили Миротворца. К тому времени на башне установили четыре телескопа, направленные на четыре стороны света. Сделали это потому, что в мире происходило все больше и больше событий, и пока наведешь телескоп в одну сторону света, в другой успевало произойти столько событий, что потом невозможно было установить их последовательность. Миротворец теперь большую часть времени проводил у телескопов, и сердце его разрывалось между четырьмя частями света. Однажды в одном телескопе он увидел взрыв страшной силы, поднявший землю до неба; во втором - тысячи молний, похожих на штыки; в третьем - горы мертвых людей; в четвертом - толпы изможденных стариков и детей.

Внезапно глаза его перестали видеть, уши слышать, сердце биться. Он собрал последние силы и позвал смотрителя башни.

- Передай моему сыну… - прохрипел он.

- Что? - в ужасе переспросил смотритель. - Какому сыну? У тебя нет сына.

Миротворец сделал последнее усилие.

- Передай моему сыну… что люди планеты должны бояться не только за себя, не только за близких, не только за свой город, они должны бояться за весь мир… Каждый - за весь мир… Каждый… Передай ему… - прохрипел он, и глаза его покрылись туманом.

В ту же минуту его жена на два месяца раньше срока родила мальчика, известившего мир о своем появлении громким криком…»

На этом цветопись обрывалась. Я стал осматривать папку. Она, видимо, побывала во многих руках. Обложки ее ничем не отличались от обложек старинных книг XVI-XVII веков, которые мне попадались в руки неоднократно. Внимательно приглядевшись, я обнаружил на одной из сторон папки темное растекшееся пятно. Ниже таким же цветом нацарапаны торопливые буквы. Вооружившись лупой, я сумел прочесть: «Горе нам! Зрим убо молниеносных мужей, борющих нас и секущих немилостивно…»

Вероятно, «Жизнь Миротворца» была найдена каким-нибудь церковным служителем. Не поняв смысла кабалистических знаков, но подозревая что-то необычное в этих листах, он и начертал витиеватое «ХВ». Думается, ему же принадлежит и фраза «Горе нам!», ибо знак «ХВ» и она сходны по начертанию. Представляет интерес обстоятельства, в которых сделана эта страшная надпись. Не исключено, что фраза написана кровью.

Вопросов, которые я не смог разрешить, накопилось много. Поэтому я отослал рукопись в Академию. Долго ждал уведомления, что пакет вручен адресату. Наконец дождался. Академия упрекала меня в том, что загружаю почту, пересылая пустые пакеты.

«Хороша же у нас Академия! - подумал я. - Вместо того чтобы навести порядок у себя, в храме науки, она печется о почте!» В сердцах я бросил письмо в угол и отправился на прогулку. Не знаю, долго ли я шел, но очнулся, когда понял, что стою около башни на горе Преображенской. Вдали виднелась громадина элеватора, на противоположной стороне дымил никелевый комбинат, чуть в стороне желтела степь, поблескивая загривками ковыля. А внизу располагался город: все улицы брали начало от горы и разбегались в разные стороны. И тут я впервые заметил, что поперечные улицы образуют ломаные концентрические окружности вокруг горы. И это меня так поразило, что я онемел от догадки…

Я вздрогнул, когда услышал разговор двух пьяных мужчин, передававших друг другу бутылку:

- Федь, говорят, здесь ресторан собираются сделать.

- А я слышал, что церковь.

- Да какую церковь! Тут же все алкашами осквернено! Ресторан!

- А алкаши, что, не люди?! Я, по-твоему, не человек?

- Ты что ль?

- Да! Я!

- Да какой ты человек! Если честно сказать, дерьмо на палочке, а не человек!

- Ах, ты, сволочь! - свирепо заорал оскорбленный алкаш. - Ну, я тебе сейчас покажу! - Он ударил бутылкой о цоколь башни и замахнулся на приятеля оставшимся в руке горлышком.

- Эй, мужики! Кончайте! - крикнул я, изрядно перепугавшись.

- А ты кто такой! - заорал с горлышком. - Да я тебя сейчас! - И он решительно двинулся на меня.

Второй, видать, потрезвей, ударил его по руке, горлышко отлетело в сторону, и мы, все трое, сцепились. Со стороны мы, наверное, были похожи на неразлучных друзей.

Я пришел домой с синяком под глазом, весь вечер прикладывал пятак и не заметил, как досада из-за ответа академиков сменилась досадой по поводу драки.

Зря говорят, что от великого до смешного один шаг. Великое и смешное ходят под ручку, тесно прижавшись друг к другу.

Дворец диктатора поражал своей роскошью. И это несмотря на то, что в нем похозяйничали мародеры, среди которых наверняка были те, кто недавно кричал: «Слава Саддаму!» - и тянулся с поцелуем к руке «вышедшего в народ» Хусейна. Осколки и черепки хрустели под армейскими башмаками. Американские морпехи не обращали на это внимания. Единственное, что их сейчас заботило, - подземелье. По имеющимся у них сведениям, там вплоть до самого штурма Багдада находились узники, которых подвергали изощренным пыткам подручные младшего сына тирана - Кусая, возглавлявшего республиканскую гвардию и все силовые структуры Ирака. Там же, в подвалах дворца, случалось, их и казнили. В последнее, правда, не слишком верилось, потому что никто не видел, чтобы из подвалов выносили трупы. Куда-то ведь надо было девать мертвые тела!