Владимир Прибытков - Потерянный экипаж

За стенами старого арестантского вагона надрывно выли сирены. В отделении охраны тупо стучали сапоги солдат. В голосе начальника конвоя хрипел страх:

— Всем в укрытие! В вагоне остается Нагль!

— Смена кончилась, господин штурмманн [1] Штурмманн — звание фельдфебеля в войсках СС. …

— Молчать! Повторите приказ!

— Приказано остаться в вагоне…

— Всё! Заприте дверь!

Топот оборвался. Дверь лязгнула. Сапоги стремительно простучали вдоль вагона, кто-то крикнул:

— Щель возле башни! — и опять ничего не стало слышно, кроме сирен.

— Наши! — сжимая плечо Шуры Нечаевой, шепнула Нина. — Наши летят!

Шура не успела ответить: в вагоне раздался отчаянный вопль. Десятки голосов подхватили его:

— Выпустите! Выпустите! Убийцы!

Женщины соскакивали с нар, топали, колотили в стены, трясли прутья решеток на крохотных оконцах.

— Выпустите! Убийцы!

Выпустите! Нина удержала рванувшуюся подругу:

— Не смей!

Вопли заключенных покрыл визг часового:

— Молчать! Молчать, шлюхи!

— Собирай наших! — быстро сказала Нина, подталкивая подругу. — Слышишь? Собирай!

— Перестреляю! — заорал часовой.

Вагон умолк. Лишь в дальнем углу кто-то тонко тянул на высокой ноте бессмысленное, потерянное:

— А-а-а-а…

— Падаль! — крикнул часовой. — Молчать! Всех… Всех убью, падаль!

Шура соскользнула с нар, уползла в темноту.

Нина ждала, слыша, как громко стучит сердце: так, так, так, так!..

Часовой Фриц Нагль отступил к двери.

Вызванное вспышкой ярости возбуждение ненадолго освободило от страха. Но сирены выли, выли, выли, и Фриц Нагль почувствовал, как опять холодеют внутренности.

— Святая дева Мария… — забормотал Нагль. — Святая дева Мария, спаси меня… Смилуйся, спаси…

Он не мог оторвать глаз от дверной решетки. По ту сторону решетки было спасение, ключ от двери лежал у Нагля в кармане, ключ оттягивал карман, но оказаться по ту сторону решетки Нагль не мог. Не мог. Он должен был охранять этих вшивых баб. Сорок вшивых, никому не нужных баб!

Фриц Нагль кое-что знал. Он знал, что начальник лагеря «Дора» продал этих баб по сто пятьдесят марок за голову фирме «Байер» для проведения опытов с новым снотворным. Значит, бабам все равно подыхать! Все равно! И если бы эшелон не застрял здесь, в Наддетьхаза, они бы уже подохли! Доехали бы до места и подохли! Но эшелон задержали на двое суток, и теперь из-за баб может погибнуть Фриц Нагль!

Нагль выругался. Рука сама скользнула в карман, нащупала большой холодный ключ. Часовой отдернул руку. Нет! Нельзя! Приказ!..

Нагль крыл начальника лагеря. Начальник получит шесть тысяч марок, а ты должен погибнуть, чтобы он получил эти шесть тысяч!

Нагль крыл начальника конвоя. Тот прекрасно знал, что смена Нагля кончилась, но оставил его в вагоне! Спасал своих дружков! Конечно, Нагль у них недавно, вот на нем и решили отыграться! Сволочи! Каждый думает только о себе! Он им это припомнит!..

Сирены выли, словно отпевали.

Фриц Нагль втянул голову в плечи, прижался к углу, крепко закрыл глаза.

— Святая дева Мария! — быстро бормотал он. — Святая дева Мария! Святая де…

Он не договорил, вспомнив, что на соседнем пути стоят цистерны с бензином и нефтью. Его снова бросило к двери.

Только теперь он понял, почему так спешил начальник конвоя. Почему сразу смылись остальные…

— Подонки! — простонал Нагль.

Его оставили на смерть! Цистерны — это смерть! Одна бомба — и смерть! Подонки это знали, драпанули, а его оставили! На смерть оставили!

Ноги часового Фрица Нагля подгибались, как ватные. Он судорожно сжимал в руке ключ от двери. В трех шагах стояли цистерны, сирены выли, а он не мог покинуть пост. Приказ! Он получил приказ! Приказ охранять баб! Шесть тысяч марок! Сволочи, подонки! Нельзя покидать пост! И все из-за баб! Из-за проклятых, вшивых баб, которым все равно подыхать!..

К воплям сирен примешался зловещий, хорошо знакомый часовому звук: звук пикирующего самолета. Яростно застучали зенитки.

— Вот когда! — сжался Нагль. — Конец!!!

И вдруг в смятенном мозгу вспыхнула молния: он может покинуть пост, если не будет баб!.. Никто не проверит!.. Никто не спросит!.. Бунт, и все!.. Да!.. А он останется жив!..

Фриц Нагль знал, что медлить нельзя. Но на долю секунды замешкался: идти на обман начальства…

Его тронули за рукав, и Нагль отпрянул, вскинув автомат:

— Назад!

Заключенная что-то кричала.

«Стреляй! — выл в Нагле страх. — Начни с нее!»

— Там офицер!.. — слышал Нагль. — Там стучит офицер!.. Зовет вас!.. Офицер!..

Нагль, вскинул голову. Только теперь он услышал настойчивый стук в противоположном конце вагона.

«Боже мой! Если бы я выстрелил!..» — с ужасом подумал Нагль.

Ему не достало времени сообразить, что офицер мог подойти сюда, к этой двери. Он думал, что ему повезло. Еще миг — и он расстрелял бы женщин, расстрелял при свидетеле, при офицере, обрек бы себя. А теперь он спасен! Офицер — это спасение! Если стучит — прикажет покинуть вагон! Что-нибудь прикажет!..

Оттолкнув заключенную, Фриц Нагль, рядовой СС, бегом бросился к дальней двери. Ключ он держал в руке. Он хотел поскорее открыть, поскорее услышать приказ!..

Он не понял, почему вагон внезапно вспыхнул, разлетелся на миллионы разноцветных искр. В спину что-то толкнуло, что-то сжало горло, дыхание Нагля прервалось, и он рухнул на затоптанный пол вагона, разжав обессилевшие пальцы и выронив спасительный ключ.

Шура, припав к подруге, пыталась оторвать ее от часового:

— Все, Нина! Все! Надо скорей!

Из распахнутой двери несло холодом, слышался голос Елены, кричавшей по-чешски:

— Женщины, бегите! Свобода! Бегите!

Мимо подруг, натыкаясь на них, молча отшатываясь, бежали заключенные.

— Нина, скорей!

Нина, тяжело дыша, глядела в стриженый затылок часового.

— Что? — спросила она. — Сладко? Сладко, гад? Получил? Лежишь? Все ляжете, все! Все до единого!

Она нащупала на шее Нагля ремень автомата, перевернула убитого на спину, плюнула в смутно белеющее узкое лицо, сдернула автомат. Голова эсэсовца глухо стукнулась об пол.