Николай Томан - Именем закона

— Ну вот и еще одна ниточка!

И поясняет недоумевающему Миронову:

— Это заключение эксперта, Михаил Ильич. Послал я ему тексты письма Ленского и того, в котором сообщалось о бегстве жены Мерцалова с каким-то Герцогом. И чутье меня не подвело — шрифты машинок оказались идентичными. Следовательно, печаталось все это на одной и той же машинке.

— Ты полагаешь, значит, что шайка Ленского связана каким-то образом с сообщниками Мерцалова?

— Полагаю даже, что они и есть его сообщники, — убежденно заключает Волков. — Они боялись, что Мерцалов может их выдать, потому и послали ему так потрясшее его письмо. Им, видимо, было известно, что Антипов отобрал у него валидол и нитроглицерин.

— Позволь, но как же так?..

— Неужели же ты сам не можешь этого сообразить? — недовольно прерывает Миронова Василий Андреевич. — Подумай хорошенько, разве не удивительно, что мерзавцы, шантажирующие Алехина, так хорошо осведомлены о нас? Откуда бы им это знать?

— Удивительно, конечно… — соглашается Миронов.

— Не напрашивается разве допущение, что информировал их об этом хорошо знающий нашу работу человек?

— Ты уверен, значит, что это он? — взволнованно спрашивает Миронов, не называя фамилии Антипова, но не сомневаясь, что Волков имеет в виду именно его.

— Да, весьма возможно. Он всегда внушал мне недоверие. Во всяком случае кто-то дает им советы. Пожалуй, порекомендует вскоре и еще кое-что…

— Что же именно?

— Посоветует избавиться от машинки, на которой они печатали письма Мерцалову и Алехину.

— Почему ты так думаешь?

— А потому, что надпись на фотографиях Алехина сделали они уже на другой машинке. Значит, им подсказал кто-то, что пользоваться одной и той же опасно. Более того, этот «кто-то» сообщил им, конечно, что та, первая, на которой они печатали раньше, является теперь очень существенной уликой против них. И я не удивлюсь, если она вскоре окажется в каком-нибудь из комиссионных магазинов.

— В комиссионном-то едва ли, — качает головой Миронов. — Они народ богатый, могут и подарить кому-нибудь.

— Могут, — соглашается Волков. — Но для них лучше все-таки, чтобы она была продана какому-нибудь неизвестному лицу. А понесут они ее в комиссионный магазин, конечно, не сами, а опять-таки через подставное лицо. В общем ты учти все это, Михаил Ильич, и поинтересуйся сегодня же, не поступала ли в какой-нибудь из комиссионных магазинов портативная машинка типа «Москва».

В полдень, когда лейтенант Алехин возвращается с резинового завода, майор Миронов поручает ему выполнение задания подполковника Волкову, Евгений тотчас же принимается звонить во все магазины, принимающие на комиссию пишущие машинки.

«Москва» имеется в тот день только в двух из них: на Арбате и на улице Горького. Доложив об этом Миронову, Алехин выезжает сначала на Арбат. Там показывают ему почти совсем еще новую машинку. Евгений закладывает в ее каретку лист бумаги и отстукивает на нем все знаки клавиатуры. То же самое проделывает он в комиссионном магазине на улице Горького. А когда возвращается в управление, застает Миронова в его кабинете. Майор сосредоточенно рассматривает через лупу какие-то цифры на накладных.

— Ну, каковы успехи? — не отрываясь от своего занятия, спрашивает он Алехина.

— Есть образцы двух шрифтов, — отвечает Алехин, выкладывая на стол Миронова листок бумаги, покрытый печатными знаками пишущих машинок.

Майор бросает на них беглый взгляд и распоряжается:

— Отнесите в научно-технический отдел.

А когда Алехин приносит заключение эксперта, оказывается, что образцы шрифтов комиссионных машинок не имеют ничего общего со шрифтом машинки Ленского.

— Не сбылось твое предсказание, Василий Андреевич, — сообщает Миронов Волкову, входя к нему в кабинет. — Не сдал Ленский своей машинки в комиссионный магазин.

— Ты думаешь, в связи с этим, что я ошибся в своих подозрениях? — щурится Волков. — Тот, кто их консультирует, конечно, не дурак. И уж во всяком случае достаточно осторожен. Пожалуй, он не порекомендует им тотчас же сдавать эту машинку в продажу, а посоветует переждать какое-то время. Но пусть Алехин продолжает вести наблюдение за комиссионными магазинами. Как, кстати, у тебя с ним? Все еще недоволен, что я его тебе сосватал?

— Да в общем ничего вроде… — неопределенно отвечает Миронов. — Разве узнаешь его за такой срок? Кажется мне однако, что парень он скрытный, не очень разговорчивый во всяком случае.

— А ты пригласи его к себе, поговори по душам в семейной обстановке, — советует Волков. — На службе ты ведь тоже суховат, а дома, может быть, у вас и состоится откровенный разговор.

— Такие эксперименты в твоем духе, у меня же вряд ли что-нибудь получится, — неуверенно произносит Миронов, а сам думает: «А что, если и в самом деле пригласить парня на чашку чая?»

В тот же вечер сидят они в квартире Михаила Ильича, но не за чашкой чая, а за рюмкой водки.

— Я надеюсь, что не порчу вас, Евгений Иванович, угощая таким крепким напитком, — улыбаясь, произносит Михаил Ильич, чокаясь с Евгением. — У вас ведь уже был хороший опыт по этой части в компании с Ленским.

— Да, кажется, я тогда немного перехватил, — смущенно признается Евгений.

— Ну, а как вы вообще к этому относитесь? Нравится вам это зелье?

— Что значит нравится? — удивляется Евгений. — Как может нравиться такое?.. Но если по-честному, то иногда хочется… Я, правда, много никогда не пил, а одну-две рюмки случалось. От этого становишься ведь очень веселым и даже каким-то неестественно смелым.

— Так и хорошо! — смеется Миронов, пододвигая Алехину закуску и наливая по второй рюмке. — Отчего же не пить, если от этого веселеешь и смелеешь?

— А я презирал бы себя, если бы действительно нуждался в такой веселости и особенно смелости! — неожиданно хмурится Евгений, решительно отодвигая свою рюмку. — Дешевка это! Дешевая веселость и дешевая смелость. Мне этого не надо!

— О, это речь уже не юноши, а мужа! — иронически восклицает Михаил Ильич. — Вы и не пейте, раз это вас унижает, а я выпью еще одну, ибо мне уже поздно презирать и себя, и особенно ее, — он кивает на графин с водкой. — Я много пил в свое время по разным причинам. Даже более того вам скажу: я вообще люблю выпить, но считаю большой победой над собой всякий день, когда не пью.

Миронов усмехается и наливает себе третью рюмку.

— Сегодня, однако, хочу выпить еще одну рюмку. А нужно мне это потому, что я в отличие от вас, выпив, становлюсь слабым, склонным к философствованию, чего обычно себе не позволяю. Я вообще не позволяю себе ничего такого, что особенно люблю. И всякий раз, когда преодолеваю это, вырастаю в своих глазах. Вижу, вам это не совсем понятно.