Николай Томан - Именем закона

Но Евгений даже не понимает, о чем она спрашивает его. Он спешит в свою комнату и торопливо переодевается.

…Они встречаются у входа в Парк культуры имени Горького. Вера в своем светлом платье кажется ему такой нарядной, что он не замечает даже ее состояния. Он, наверно, долго еще парил в небесах, если бы она не сказала ему:

— Пойдемте туда, Женя, где поменьше людей. На душе у меня сегодня ужасно скверно.

С трудом пробиваясь сквозь веселые толпы гуляющих, они выбираются, наконец, на одну из боковых аллей парка. Тут и не так светло и не очень шумно. Но и здесь Вера не сразу начинает разговор, а Евгению передается ее грустное настроение, и он тоже молчит. Но ему и не хочется ни о чем говорить, он счастлив уже одним тем, что идет рядом с Верой и что теплая ее рука опирается на его руку.

— Трудно даже передать вам, Женя, до чего мне грустно сегодня, — произносит, наконец, Вера с тяжелым вздохом.

И опять молчание. А Евгений, всегда терявшийся немного в присутствии девушек, просто не знает, как продолжать оборвавшийся разговор. К тому же Вера кажется ему теперь такой печальной, что он просто боится, как бы неосторожным словом не расстроить ее еще больше.

— Я сегодня поссорилась с мамой, — снова заговаривает Вера. — И все из-за папы. Они разошлись когда-то очень давно, когда я была совсем еще девочкой. Живут теперь врозь. Я осталась у мамы, а брат у папы. Но брат уже совсем взрослый, талантливый, почти знаменитый инженер. Внешне весь в папу, только папа еще лучше и талантливее его. Папа, не имея законченного высшего образования, до всего дошел сам. Его все боготворят. Он добрый, веселый, остроумный, я бы даже сказала, блестящий человек! А мама у меня скромненькая, серенькая, всегда чего-то боящаяся женщина, живущая в вечном и непонятном страхе. И удивительнее всего, Женя, что она сама ушла от такого человека, как мой папа. Почему? Это всегда было загадкой для меня. А сегодня, когда я завела с ней разговор об этом, она заявила мне, что я будто бы идеализирую своего отца. Что он совсем не такой, каким кажется мне… Я обиделась и сказала, что уйду от нее к папе. И действительно ушла из ее дома. Села на поезд и вот приехала в Москву.

Вера всхлипывает вдруг и умолкает.

— Папа ведь живет в Москве, в Березовской у него только дача, — немного успокоившись, продолжает она. — Я уже подошла к его дому и вдруг раздумала. Стало ужасно жалко маму. Она такая одинокая и беспомощная… Но ведь и с ее стороны просто жестоко отвергать папу, который все еще любит ее. Наверно, целый час ходила я возле папиного дома и все думала, как же мне быть? И решила остаться все-таки с мамой. Но сразу я не могла вернуться к ней. Нужно было сначала успокоиться, поговорить с кем-то… И не со своими близкими знакомыми, которые давно уже советуют уйти от мамы, а с кем-нибудь, кто совсем меня не знает. Кто посмотрит на это как бы со стороны, без предубеждения. Ну, в общем я вспомнила о вас… Но что же вы молчите, Женя? Или вам кажется неприличным, что с вами завела такой интимный разговор почти незнакомая вам девушка?

— Ну что вы, Вера! — горячо восклицает Евгений. — Как могли вы подумать такое?

— Я сама не знаю, что говорю, — продолжает всхлипывать Вера. — Я очень поверила в вас, и мне не хочется разочаровываться. Я вообще очень доверчивая и когда-нибудь поплачусь за это…

— Да, вы, пожалуй, действительно слишком доверчивая, — теперь уже более спокойно произносит Евгений. — К тому же многое, наверное, делаете сгоряча. Не торопитесь поэтому уходить от матери.

Вера долго вытирает заплаканные глаза, потом замечает холодно:

— Вы тоже, значит, считаете, что я слишком доверчивая? Вот уж не ожидала этого от вас…

Евгений хочет возразить ей что-то, но она зябко поводит плечами и решительно заявляет:

— Ну, а теперь мне пора домой, поздно уже. И знаете что, давайте немножечко помолчим…

— Но, Вера… — молит Евгений.

— Если вам так трудно исполнить мою просьбу, — слегка повышая голос, перебивает его Вера, — то я могу добраться до вокзала и одна.

И вот они идут теперь молча. Вокруг веселье, смех, музыка, а они будто не слышат ничего. Идут и думают каждый о своем.

У самого выхода высокий парень в широкополой соломенной шляпе поет по-испански, аккомпанируя на гитаре. А их даже не интересует, кто он такой: мексиканский турист или москвич в маскарадном костюме.

До метро они идут через Крымский мост. Навстречу — веселые толпы, будто не выходили еще из парка. Вера сторонится их, держится ближе к перилам, смотрит вниз, на реку. В темном зеркале ее мерно покачиваются желтые блики фонарей, радужные огоньки неоновых реклам. А через несколько мгновений все это мнет, коверкает, перемешивает поднятой волной речной трамвай.

Но вот и метро. На встречном эскалаторе снова радостные лица. Улыбнуться бы и Вере, а она по-прежнему мрачна. Теперь уже ничем, пожалуй, ее не развеселишь, лучше и пробовать не стоит…

Со станции «Комсомольская площадь» они выходят прямо к перрону железнодорожного вокзала. До отхода пригородного поезда всего одна минута. Может быть, это и к лучшему, по крайней мере говорить ничего не надо…

Как только поезд трогается, Вера протягивает Евгению руку с произносит каким-то ледяным голосом:

— Спасибо вам за совет, Женя. Я постараюсь не быть больше такой доверчивой.

А Евгению очень обидно: «Почему она так со мной? Разве я виноват в чем-нибудь?..» И тут же досадует на себя: «Но и я хорош! Может быть, у нее действительно большое горе, а я даже утешить не попытался. Зато упрекнул в доверчивости и благоразумный совет подал… Она тысячу раз права будет, если не захочет после всего этого продолжать со мной знакомство!..»

Домой Евгений идет пешком, надеясь дорогой успокоиться, но чем подробнее вспоминает прошедшее, тем больше негодует на себя…

Лишь в двенадцатом часу вставляет он ключ в замок своей квартиры.

«Только бы не встретить никого», — тревожно думает он, стараясь не скрипнуть дверью.

Отец, однако, будто специально поджидает его в коридоре. Он держит на поводке Майка — добродушнейшего жесткошерстного фокстерьера. Пес тотчас же радостно бросается на Евгения, облизывает ему руки и, высоко подпрыгивая, норовит лизнуть в лицо.

— Что это видик у вас такой мрачный, мистер Холмс? — спрашивает отец, критически осматривая сына с ног до головы.

У Ивана Сергеевича тоже, видимо, неважное настроение. У него всегда неважное настроение, когда Анна Емельяновна посылает его прогуляться с Майком.

— Ну зачем ты приобрела это четвероногое? — ворчит он на Анну Емельяновну. — Это же какая-то пародия на собаку.

— Ты ничего не понимаешь, Ваня, — возмущается Анна Емельяновна. — Когда он подрастет, будет отличным сторожем.