Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

Подали обед, и все сели за стол. Я приметил несколько весьма милых дам, а также кавалеров, походивших на их супругов или любовников. Мне показалось, что здесь можно будет развлечься, поскольку все говорили по-французски с непринуждённостью лучшего общества, и я понял, что ежели мне предложат остаться, то вряд ли сумею отказать, по крайней мере на один день.

Хоть я уже и отобедал, кучер не мог ехать ранее чем через час, а посему я счёл уместным подойти к одной красивой даме и сделать ей комплимент по поводу благотворного действия экских вод, о чём свидетельствовал её аппетит, возбуждавший желание следовать оказываемому примеру.

“Ловлю вас на слове, сударь, — с живостью отвечала она, мило улыбаясь, — извольте доказать это на деле”.

Я уселся рядом, и она передала мне порядочный кусок только что поданного жаркого, который был съеден мною с такою лёгкостью, словно мне пришлось поститься несколько дней.

Кто-то из присутствующих заметил, будто я занял место аббата, но ему возразили, что аббат уехал полчаса назад. “Как уехал? — вмешался в разговор третий. — Ведь он собирался пробыть здесь неделю”. После этих слов собеседники понизили тон и перешли на шёпот. Отъезд какого-то аббата не представлял для меня ни малейшего интереса, и я продолжал есть и разговаривать. Стоявший за моим стулом Дюк подал шампанское, которое я предложил даме, и она не отказалась. Тогда всё общество также потребовало шампанского. Видя, что соседка моя становится всё веселее и веселее, я принялся напевать ей любезности и спросил, всегда ли она относится с таким недоверием к тем, кто хочет оказать ей внимание. “Но их столь много, что всегда находятся такие, ради которых не стоит беспокоиться!” — последовал ответ. Эта красивая и остроумная женщина пришлась мне по вкусу, и я искал подходящий предлог, дабы отсрочить свой отъезд. Случай и на этот раз помог мне самым лучшим образом.

— А ведь место освободилось весьма кстати, — заметила сидевшая рядом с моей красавицей дама.

— И вправду. Мой прежний сосед только наводил на меня скуку.

— А что, у него был дурной аппетит? — спросил я.

— Ба! У игроков аппетит на одни деньги.

— Как правило, да. Но вы обладаете исключительной способностью — я, к примеру, до знакомства с вами никогда не обедал дважды за один день.

— Это лишь ради оригинальности. Уверена, сегодня вы не притронетесь к ужину.

— Предлагаю пари.

— С удовольствием. Проигравший платит за ужин.

— Согласен.

Все захлопали в ладоши, а моя очаровательная соседка покраснела от удовольствия. Я тут же велел Дюку предупредить возницу, что не поеду ранее завтрашнего дня.

— Заказывать ужин буду я, — сказала мне дама.

— Разумеется, поскольку вам придётся платить. Моё дело — есть не меньше вашего, и пари выиграно.

К концу обеда тот самый человек, который первым заговорил со мной, потребовал карты и составил небольшой банк фараона, как я того и ожидал. Он выложил перед собой двадцать пять пьемонтских пистолей и некоторое количество серебра, дабы развлечь дам. Весь банк не превышал сорока луидоров. В первую талию я оставался зрителем и удостоверился, что банкомёт играл вполне благородно.

Когда он приготовлялся ко второй талии, красавица спросила, почему я не играю. Я шепнул ей на ухо, что она лишила меня аппетита к деньгам, и за сей комплимент мне была подарена очаровательная улыбка.

После таковой декларации можно было начать игру, за две талии лишившую меня сорока луидоров. Когда я встал со своего места, банкомёт весьма любезно посочувствовал моему невезению. Я отвечал, что это безделка, но не в моих принципах рисковать деньгами, превосходящими банк. Меня спросили, известен ли мне некий аббат Жильбер. “Я знал человека с таким именем в Париже. Это лионец, который задолжал мне свои уши. И я непременно отрежу их, где бы мы ни встретились”. Спрашивающий ничего не ответил, равно как и остальные не сказали по сему поводу ни слова, из чего я заключил, что названный аббат и был тем самым, чьё место я занял за столом. По-видимому, он заметил меня и поспешил спастись бегством. Это был мошенник, коего я принимал в своём загородном парижском доме и которому доверил кольцо, стоившее мне пять тысяч голландских флоринов. На следующий же день после этого пройдоха скрылся.

Когда все вышли из-за стола, я спросил Дюка, хорошо ли нас поместили. “Отнюдь нет, извольте посмотреть сами”, — отвечал он и проводил меня к находившейся в ста шагах гостинице, где я увидел комнату, единственным украшением которой были четыре старые стены. Все остальные номера оказались заняты. Я с горячностью пожаловался хозяину, но не услышал в ответ ничего утешительного: “Это всё, что у меня осталось. Но я велю принести сюда хорошую кровать, стол и стулья”.

Пришлось удовольствоваться предложенным за отсутствием лучшего.

— Ты будешь спать в моей комнате, — сказал я Дюку, — найди себе кровать и позаботься о багаже.

— А как вам понравился этот Жильбер, сударь? — спросил мой испанец. — Я узнал его слишком поздно, когда он уезжал, иначе не отказал бы себе в удовольствии взять его за воротник.

— Жаль, что тебе не удалось исполнить сие доброе намерение.

Едва я вышел из комнаты, как ко мне подошёл некий человек и, учтиво поклонившись, сказал, что имеет честь быть моим соседом и готов сопровождать меня, если мне угодно осмотреть фонтан. Я согласился. Это был длинный как жердь мужчина лет пятидесяти, белокурый и когда-то, вероятно, очень красивый. Его утрированная вежливость должна была насторожить меня, однако мне хотелось поболтать с кем-нибудь и получить кое-какие сведения. По дороге он сообщил о тех особах, которых я уже видел, присовокупив, что никто из них не пользуется в Эксе водами.

— Лечусь один только я, у меня больная грудь, я худею день ото дня и, если не найдётся никакого средства, долго не протяну.

— Значит, все эти господа приехали сюда затем, чтобы развлекаться?

— И еще, государь мой, ради игры. Это всё записные игроки.

— Они французы?

— Нет, пьемонтцы и савояры, я здесь единственный француз.

— А из каких вы мест?

— Из Лотарингии. Мой отец — маркиз Дезармуаз, ему уже восемьдесят, но он не умирает только назло мне, потому что я женился против его воли и тем лишился наследства. Впрочем, я единственный сын, и, если сумею пережить отца, всё достанется мне. Мой дом в Лионе, но жить там я не могу из-за своей старшей дочери, в которую, к несчастью, влюблён. Моя жена следит за нами так, что не остаётся никакой надежды.

— Это забавно. А без сего наблюдения, вы полагаете, дочь ваша пожалела бы своего влюблённого отца?

— Вполне возможно. Она меня любит, и у неё доброе сердце.

Этот человек, совершенно мне незнакомый и тем не менее говоривший с такой откровенностью, совсем не подумал, что слова его могут ужаснуть меня. Я даже приметил некоторое добродушие во всём этом разврате и посчитал таковую слабость заслуживающей если не прощения, то, во всяком случае, снисходительности.