Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

Пятый. Не многовато ли?

— Этак мы никогда не придем к согласию, — оборвал Тымчишин, — завтра договорим! Спать хочется.

— Ну, бывай…

— Не забудь, Федор, с утра — в кузницу.

Каленчук нетерпеливо переступал с ноги на ногу. У него свои счеты с Тымчишиным: это ведь в Юхимовом доме, что в самом центре Качаков, теперь правление колхоза, а бывшая Юхимова лавка называется сельпо.

— Бывайте, ребята… — зевнул председатель.

Дмитро щелкнул автоматом, ставя на боевой взвод.

— Тише, черт! — прошипели от двери.

— А может, ко мне? — загудел знакомый бас. — Поужинаем, да и по случаю собрания…

— Неудобно, — засомневался председатель, — дети уже спят.

— А мы на кухне. Иван рядом живет, еще за бутылкой сбегает…

— Оно бы не помешало, — поддержал хриплый голос, — а то все время навоз да жатки…

— У меня и заночуешь. — Тот же бас. — Надежнее: тут же магазин и охрана.

— Кто его знает, где надежнее? — все еще колебался председатель, но чувствовалось, что предложение пришлось ему по душе. — А потом…

Каленчук шепотом матюкнулся.

Голоса затихли, Дмитро все еще сидел за бочкой, припав к автомату. Каленчук брякнул щеколдой на двери. Сказал на удивление спокойно:

— Не повезло. Надо же такое: шел уже человек домой… Нет бога на небе!

— А может, того?.. — предложил Стецкив. — Я знаю, куда они…

— Будто я не знаю! — окрысился Отважный. — Слышал ведь, их пятеро или шестеро, да еще и возле магазина на «ястребков» напоремся.

— Обидно… — не сдавался Грицко.

— А мне не обидно? — Каленчук немного приоткрыл дверь, и Дмитру показалось, что понюхал воздух. — Идем, — злорадно крикнул он, — хоть немножко отведем душу!..

— А может, того… петуха пустим председателю? — предложил Грицко. — Все–таки полегчает.

— Дурак. Это же не хата, а г… Новую, лучшую поставит и еще посмеется над нами! — Каленчук скрипнул зубами, и даже в темноте было видно, как яростно сверкнул глазами.

Двинулись вдоль плетня. Каленчук вел уверенно, действительно знал каждую тропинку, будто был здесь вчера. Лишь однажды остановился на перекрестке, заколебался, но сразу повернул направо, через мостик над маленькой речкой.

— К Ковтюху? — догадался Стецкив. — У меня на него давно чешутся руки…

— Вот и позабавимся… — сухо засмеялся Каленчук, словно закашлялся, и тот, кто знал его, сразу понял: Ковтюху не миновать беды.

— Директор школы, — пояснил Дмитру Стецкив. — Падло вонючее, развел в селе комсомолию.

Парень кивнул. Все равно: Ковтюх так Ковтюх.

Но директору было суждено еще пожить. До школы осталось еще немало, когда увидели хату со светящимися окнами. Грицко перебежал улицу, заглянул и тихонько свистнул.

Через плохо задернутую занавеску увидели часть комнаты — стол и сидевших за ним. Пожилой мужчина и девушки рассматривали что–то в газете. Еще кто–то, в офицерском кителе, с фотоаппаратом через плечо, быстро писал карандашом в блокноте. Он сразу привлек внимание Каленчука.

— Кажется, Климнюк? — вопросительно посмотрел он на Стецкива.

— Он, чтоб мы живы были, он! — возбужденно прошептал Грицко. — Я сразу же узнал его, проклятого, А того, седого, знаешь?

Каленчук отрицательно покачал головой.

— Хе–хе… — засмеялся Стецкив. — Значит, не узнаете? А я думал, что того… сразу догадаетесь!..

— Кто? — нетерпеливо оборвал его Отважный.

— Иванцова забыли? Того, что взял Синюкову вдову? Отступал с Красной Армией.

— Да неужто? — снова припал к окну Каленчук. — Да, кажется, он…

— Точно.

— Что ж, не председатель, так немножко поменьше, — потер руки сотник. — Корреспондент и председатель колхозной ревизионной комиссии, — пояснил он Дмитру. — Сейчас мы с ними поговорим…

Дмитро и Стецкив стали у двери, Каленчук властно постучал в окно. В сенях затопали и, не спрашивая кто, отодвинули засов. Выглянула девушка, испуганно посмотрела на военных с автоматами.

— Комендантский патруль, — сурово произнес Каленчук. — Есть в доме посторонние?

— Все свои, — ответила та, не сообразив, откуда взяться в селе комендантскому патрулю.

— Разрешите войти, — невежливо отодвинул ее плечом Стецкив и ввалился в сени.

— Кто там? — выглянул Иванцов. Должно быть, узнал Стецкива, потому что побелел как полотно, закрыл лицо руками.

Грицко ударил его автоматом в грудь, перешагнул через порог и успел заметить, что корреспондент тащит из кармана пистолет. Бросился на него, но тот увернулся от удара, вскочил на кровать и поднял оружие. Успел бы выстрелить, но Дмитро, вбежавший вслед за Стецкивом, дернул за край одеяла — корреспондент покачнулся и упал, ударившись головой о железную спинку кровати. Грицко навалился на него, вывернул руки за спину.

Все произошло так быстро, что никто и охнуть не успел. Одна девушка бросилась к выходу, но дорогу ей преградил Каленчук. Стоял в дверях, выпятив грудь и опираясь на автомат.

— Куда разбежалась, красавица? — И так оттолкнул девушку, что она упала. — Может, еще кто–нибудь спешит? Пусть пан меня извинит, — он издевательски поклонился Иванцову, — у вас срочные дела, а мы задержали вас? Может, еще не успели решить, кого обложить займом и что построить на месте бывшей усадьбы Каленчука?

Иванцов стоял, прислонившись к стене, с перекошенным от ужаса лицом. Хотел что–то ответить, но Каленчук не дал.

— Сейчас ты будешь валяться у меня в ногах, вымаливая жизнь! — закричал он, захлебываясь слюной. — А жить тебе осталось пять минут!

Иванцов провел рукой по лицу, словно стирая гримасу страха, нашел силы даже улыбнуться.

— Не дождешься, сволочь бандеровская, — тихо, но твердо ответил он. — Просить не буду, стреляй!

Девушки закричали.

— Цыц! — поднял автомат Каленчук. — И вам надоело жить?

Сделал знак Грицку, и тот подтолкнул корреспондента к стене. Рядом поставили Иванцова.

Каленчук обернулся к девчатам, испуганно притихшим в углу.

— Вас, сучье племя, — выругался он, — на первый раз прощаем. Но если и дальше будете слушать большевистских агитаторов, пеняйте на себя и передайте всем: Отважный не забыл Качаки! А теперь — повернитесь к стене.

Сотник придвинул ногой табуретку, сел, с удовольствием рассматривая Иванцова и корреспондента. Они стояли рядом, лампа коптила, и лиц почти не было видно.

— Посвети! — приказал Каленчук Дмитру.

Парень поставил автомат, подкрутил фитиль. Стоял в двух шагах от корреспондента, отчетливо видел его высокий лоб, покрытый мелкими бисеринками пота, открытый рот с ровными белыми зубами и глаза, черные, круглые, неподвижные, в которых застыл то ли страх, то ли удивление. Корреспондент был почти ровесником Дмитру, немножко старше, и парень разглядывал его без враждебности, скорее с любопытством. Совсем забыл, что смотрит в глаза врагу, захотелось успокоить его, Дмитро даже сделал движение, чтобы подбодрить, и спохватился только в последний момент, услышав слова Каленчука.