Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

От мысли об оружии Сороке стало немного легче на сердце, и он не так уже недовольно посмотрел на Муху. Они успели выпить с сотником еще по полстакана, когда наконец явился Юрко. Куренной показал на депешу, лежащую на столе. Сотник налил чарку и подал хлопцу, по Юрко отказался. Впрочем, Муха и не настаивал: все знали, что Гимназист (а Юрко получил это прозвище, поскольку закончил гимназию) не употребляет самогона.

Юрко колдовал над приказом недолго. Переписал текст карандашом на чистый лист бумаги и подал куренному. Тот отмахнулся:

— Читай, я без очков…

Юрко прочитал медленно и выразительно:

— «Куренному Сороке. Приказываем вам с десятью стрелками двадцатого августа прибыть на известную вам явку в селе Квасово. Передвигаться, избегая столкновений. На явке ждать людей с нашей стороны. Пароль: «Сегодня в лесу жарко». Отзыв: «Слава богу, погода, кажется, установилась». Оказать агентам всестороннюю помощь, обеспечить охрану и прикрытие. На время выполнения задания будете подчиняться руководителю группы. За исполнение приказа строго отвечаете. Главный».

Сорока чуть шевельнулся в кресле. Как повезло, что он издалека заметил, зеленую шляпу и успел схватиться за поясницу! Не хватало ему ползти болотами в Квасово — как–никак добрая сотня верст, — да еще подчиняться неизвестному агенту. Наверное, важные птицы, если их требуется прикрывать и охранять. И награда, стало быть, будет. Но черт с ней, с наградой, всех наград не получишь, а жизнь, как известно, одна.

Сорока сказал с достоинством:

— Жаль, но что поделаешь, не могу возглавить операцию. Радикулит проклятый. А задание почетное и важное! Считаю, что вы, друг сотник, справитесь с ним.

— Я?.. — даже открыл рот от удивления Муха. — Вы же послали меня в Гадячий…

— Э–э, что Гадячий… — небрежно отмахнулся Сорока. — Там любой справится. А тут задание ответственное, и нужны лучшие люди. Я бы сказал, самые лучшие, и кому, кроме вас, сотник, можно доверить такое? Пойдете вы с Юрком, еще десять бойцов, отберете их сами, сотник, вам с ними идти, вам на них опираться.

Муха уже понял, какую свинью подложил ему куренной. Попробовал возразить:

— Но, прошу пана, я давно не был в Квасове, в тех лесах. А каждый день все меняется…

— Леса! — беспечно засмеялся Сорока. — Леса везде одинаковы… А явка в Квасове надежная. Бывший мельник из Грабово, возможно, вы и знали его? Петр Семешок! Золото, не человек, у него — как у Христа за пазухой.

— Хорошая пазуха, знаю я Семенюка, — буркнул Муха. — В гробу бы его видеть, этого мельника. Живоглот проклятый, лишнего куска хлеба не допросишься.

— Завтра на рассвете и выступайте! — уже строго приказал Сорока. — К двадцатому успеете, друг сотник, подберите стрелков и отдыхайте, а то дорога не такая уж легкая.

Сотник Муха вызвал Юрка на скотный двор. Внимательно огляделся, но никого поблизости не было, только две уже выдоенные коровы лениво жевали свежескошенную траву. Муха притянул к себе Юрка, дохнул самогонным перегаром так, что юношу замутило, спросил:

— Ты о приказе говорил кому–нибудь?

— Что вы, друг сотник, это же ясно — секрет.

— И вот что, Гимназист, чтобы твоя Катря…

Юрко перебил его решительно:

— Должен попрощаться!

— Скажешь, что идем в Ровно.

— Что?

— Никто не должен знать о Квасове.

Юрко пожал плечами, но согласился:

— Слушаюсь.

Парень перепрыгнул через жердь и направился за хутор, к стожаре. Свежее сено сюда еще не завезли, и стожара стояла пустой и казалась запущенной, совсем забытой, легкий ветер свистел в щелях, и плохо прибитая доска все время тихо постукивала. Стожара почему–то навеяла на Юрка тоску. Может, потому, что придется проститься с Катрусей. Но в Квасове он наверняка не задержится: какую–нибудь неделю — и снова сюда, на лесной хутор.

Сразу за стожарой тихо журчал ручеек. Юрко перепрыгнул его, свистнул дроздом и тут же услыхал ответ. Счастливый, опустился на траву. Так подавала голос только Катря.

Юноша растянулся на траве лицом вверх. Видел только синее небо с белыми облаками, на фоне которого раскачивался розовый колокольчик. Ему вдруг показалось, что он звонит. Юрко прислушался и, кажется, услыхал мелодичный серебряный звон, звучащий на лесной поляне в ясный прозрачный день, — этот звон может услышать только самый счастливый человек.

Катря растянулась рядом, дохнула Юрку в ухо, засмеялась звонко и громко, но парень настороженно поднял руку.

— Слышишь?.. Колокольчик… — Юрко дотронулся до цветка, и он зазвенел вдруг торжественно.

Этот звон Катря не могла не услышать, девушка сразу поняла это и только положила в знак согласия ладонь на его щеку.

— А ты грустный, — вдруг сказала Катря и вопросительно посмотрела Юрку в глаза.

— Правда?.. Завтра утром уходим…

— Не смей! — вскрикнула она. — Никуда не пойдешь! — Катря села и спросила уже серьезно: — Кто тебя у Сороки держит?

— Я сам.

— Так уж и сам. Вон люди хлеб убирают, а вы автоматами балуетесь.

— Не говори так, мы же за дело…

— За дело? А дело — это работа. Немцев погнали, а вы до сих пор по лесам бродите…

— Так за свободу ж… — Юрко посмотрел на Катрино раскрасневшееся от возбуждения лицо, увидел совсем–совсем рядом синие, синее неба, глаза и добавил неуверенно: — За народ мы…

— А отец в Подгайцах школу открывает, — будто между прочим сказала Катря, но Юрко понял подтекст ее слов.

— Чтобы детей учить большевистской науке?

— При немцах совсем ничему не учили. Твою гимназию когда закрыли?

— В сорок первом.

— Вот видишь! А ты в университет хотел. Во Львове скоро университет откроют.

— Может, и откроют, — согласился Юрко, но сделал вид, что это ему безразлично: даже закрыл глаза и стал покусывать какую–то травинку.

— А я поеду в Ковель.

— С ума сошла?

— Как видишь… — Девушка засмеялась будто бы беспечно, однако какое–то напряжение чувствовалось в ее смехе.

— Что ты не видела в Ковеле? — Юрко быстро поднялся, сел, положив руки на плечи Катре, и заглянул ей в глаза. — Что?

— Пойду в школу.

— А в Подгайцах?

— Здесь только семь классов, а я — в восьмой.

— Так над тобой же будут смеяться: семнадцать лет — в восьмой…

— Пусть смеются, все равно буду учиться. А потом во Львов…

— Катруся, — вдруг сказал Юрко жалобно, — и ты хочешь бросить меня?

— Давай вместе.

— Не могу, — покачал головой, — у меня долг.

— Отец говорил: кто из бандер добровольно сдается, большевики прощают.

— Так я и поверил…

— В Подгайцах на сельсовете воззвание…

— На сельсовете? — удивился Юрко. — Сорока им пропишет воззвание!

— Красные немцев добьют и за вас возьмутся.

Юрко безвольно махнул рукой. Честно говоря, он и сам так думал, но что поделаешь? Уйти от Сороки страшно: оуновцы лютуют, предателям, говорят, нет пощады.