Анатолий Марченко - Звездочеты

Курт тяжело переживал трагизм своего положения. Внезапный призыв в вермахт не только разрушил все его планы, но и несомненно планы тех людей, которые были с ним связаны, и прежде всего — Ярославы, которая так, видимо, и не узнала истинной причины того, что он не пришел на условленную встречу в ресторан «Фатерланд».

Но особенно мучило Курта сознание того, что он принужден был, вопреки своему мировоззрению, участвовать в нападении на Советский Союз, страну, которую любил, в которую верил и в которой у него было столько хороших и надежных друзей.

В ночь накануне нападения Курт не мог сомкнуть глаз. Она, эта ночь, как на грех, обещала быть самой короткой. Над лощинами холодными облачками навис туман. Небо вызвездило так ярко, что, казалось, подставь ладонь — и в ней затрепещет отражение живых звезд. Рассвет лишь угадывался там, где над лесом прояснялась густая, непроницаемая тьма, а соловьи в черных кустах уже рассыпали в тумане первую дробь.

«Скоро над этим лесом появится солнце — оно рождается на востоке, и это уже будет совсем другое солнце, — солнце войны, — с грустью и острым сознанием вины за то, что бессилен что-либо изменить, размышлял Курт, опершись спиной о старый пень. — Мы не просто пересечем границу, мы нападем на солнце. Но разве можно его погасить? И ты, коммунист, антифашист, будешь идти через границу своей второй родины? Да, конечно, ты будешь стараться стрелять так, чтобы пули летели мимо твоих братьев по классу, ты постараешься при первой возможности перейти на их сторону и повернешь оружие против фашистов. Но все равно, ты в этой ненавистной тебе форме перейдешь советскую границу, будешь участвовать в нападении на советскую пограничную заставу А главное — станешь свидетелем того, как эта разбойничья лавина начнет убивать, жечь, разрушать… Кто знает, может, именно в этих местах, на этом участке, охраняют свою страну части Тимофея Лукьянова?»

И, как выстрел, прозвучал сейчас для Курта вопрос Тимоши, который он задал ему в тот памятный день в осеннем лесу, под Немчиновкой: «Куда вы-то смотрели, антифашисты?»

Память об июньских днях, предшествовавших переходу границы, неотступно преследовала Курта как живой укор, как раскаленное клеймо, прикоснувшееся к телу.

Полк, в котором оказался Курт, с отчаянно веселыми песнями промчался в скоростном эшелоне через территорию Польши и разместился вблизи советской границы. Днем и ночью шли непрерывные тактические учения, похожие на репетицию перед началом спектакля. И хотя пустили слух, будто фюрер планирует поход в Индию и будто Советский Союз согласился пропустить через свою территорию германские войска, Курт этому не верил. Ходили и другие слухи. Говорили, якобы сосредоточение немецких войск вблизи советской границы понадобилось, чтобы провести за нос англичан: пусть себе думают, что Германия затевает войну против русских, и наслаждаются розовыми снами, а тем временем парашютные десанты вермахта, как снег на голову, низвергнутся на Лондон. А через несколько дней из уст в уста передавался со скоростью звука новый слух: советские дивизии сосредоточиваются на границе и готовятся к прыжку на немцев.

Незадолго до начала войны Курт, участвовавший в тактических учениях, увидел фельдмаршала фон Бока. Кортеж машин, в одной из которых ехал фон Бок, мчался по проселочной дороге, окутанной сухой пылью, мимо узких полосок ржи, наполовину вытоптанной солдатскими сапогами. Машины остановились у замаскированного командного пункта на опушке леса, и фон Бок энергично и молодцевато вышел из машины и направился к встречавшим его генералам. Курт из траншеи хорошо видел его худую, будто высохшую, фигуру, морщинистое лицо с застывшим на нем холодным бесстрастием. Через несколько минут кортеж машин умчался, но командир роты Шпицген, не умолкая, рассказывал о фон Боке.

— Это — великий полководец. У него крепкие нервы и полное презрение к опасности. Он может потребовать от нас неслыханных лишений, но обязательно разделит их сам. Для него не существует ничего, кроме армии. Еще бы — он родом из Кюстрина. К вашему сведению, казармы там построены еще во времена Фридриха Второго. Вам будет интересно узнать, что именно в Кюстрине молодой король получил полезный урок. Будучи еще кронпринцем, он души не чаял в искусстве и литературе и совсем забыл о мощной армии, которую взлелеял его отец, настоящий король-солдат. И что вы думаете? Кронпринцем овладела сумасбродная идея — бежать в Англию и жениться на английской принцессе. Вот до чего довели его книги! В безумной затее ему помогали два молодых офицера. Но все они были пойманы, едва только пытались бежать из Пруссии, и тут же посажены в кюстринскую крепость. Одного из соучастников казнили во дворе крепости. Король Фридрих-Вильгельм Первый приказал сыну стоять у окна камеры и смотреть на своего друга, умирающего по его вине. В такой атмосфере могли вырасти только настоящие солдаты. Именно здесь закалился фон Бок. Вот его слова, которые я заучил, как клятву: «Путь солдата должен быть всегда увенчан героической смертью в бою, завершающей жертвой его долга перед императором и родиной. За смерть от вражеской пули нужно быть искренне благодарным». Рассказывают, что в бою Бок хладнокровен, будто отлит из стали. Под обстрелом никогда еще не надел каски. Он стоит на командном пункте и, пощелкивая хлыстом по сапогам, спокойно курит папироску. При вторжении в Судетскую область фон Бок брал с собой своего девятилетнего сына, одетого в военную форму. Он хотел, чтобы на мальчика произвели впечатление красота и радость солдатской жизни.

— Мы сейчас сильны, как никогда, — наслаждаясь собственным воодушевлением, продолжал Шпицген. — И все потому, что фюрер ведет нас к победам. Стоит ему свистнуть — Чемберлен и Даладье в один голос: «Чего изволите?» Фюрер начхал на грязную пачкотню, именуемую Версальским договором! По этой бумажке, место которой в солдатской уборной, нам разрешали иметь всего восемьдесят четыре орудия. Вы представляете? Это лишь двадцать одна батарея десяти с половиной миллиметровых гаубиц! Собаки, они хотели нас загрызть до смерти. Но мы знали, как надо поступать! В одном только Хейденау, в Саксонии, уже в двадцать первом году на заводе «Ронштро» было шестьсот гаубиц. Под полами цехов стояли нарезные станки в отличнейшем состоянии. А в двух комнатах арсенала Шпандау до потолка были навалены документы со сведениями об артиллерийских инженерах и других специалистах по Берлинскому военному округу. Об этом пронюхали ублюдки из межсоюзнической контрольной комиссии. Но как только они прибыли в арсенал, комнаты оказались пустыми. Часовой был посажен на гауптвахту и отсидел там шесть суток. А через два месяца его произвели в чин фельдфебеля. И кто, вы думаете, подписал приказ о его производстве? Генерал-лейтенант фон Бок — он был тогда начальником штаба третьего военного округа…