Роберт Стивенсон - Тайна корабля

— Годдедааль! — воскликнул я.

— Хорошее имя для него, — ухмыльнулся он, вероятно, смешивая эту фамилию со знакомым проклятием [34] Goddamn (произн. «годдем»), звучит одинаково с первыми слогами Goddedaal (прим. перев.). .— Хорошее имя, только не его. Он оказался прирожденным джентльменом, сэр, и, так сказать, разыгрывал маскарад. Один из наших офицеров знал его на родине, и вот он узнает его, останавливает, протягивает ему руку и говорит: «Ба, Норри, здорово, старина!» Тот поднялся на палубу молодцом и вовсе не выглядел расстроенным — грех было бы сказать это о нем. Но только он услышал свое настоящее имя, побелел, как Страшный Суд, уставился на мистера Сибрайта, точно на привидение, и (даю вам мое честное слово) грохнулся в обморок. «Снесите его в мою каюту, — говорит мистер Сибрайт. — Это мой старый приятель, Норри Кэртью».

— А какого такого рода джентльмен этот мистер Кэртью? — проговорил я.

— Буфетчик кают-компании говорил мне, что он происходит из одной из лучших английских фамилий, — ответил мой приятель, — воспитывался в Итоне и мог бы быть баронетом!

— Нет, как он выглядит из себя? — поправился я.

— Да так же, как мы с вами, — последовал ответ, — ничего особенного. Я не знал, что он джентльмен, но я ни разу не видал его после того.

— Как так? — воскликнул я. — Ах, да, помню: он был болен все время, пока вы шли во Фриско, не так ли?

— Болен или расстроен, или что-нибудь в этом роде, — возразил мой спутник. — Мне кажется, он не очень-то стремился показываться людям. Он сидел взаперти; буфетчик кают-компании, носивший ему еду, говорил мне, что он почти ничего не ел; а во Фриско он высадился на берег тайком. Кажется, его брат взял да и умер, а он оказался наследником. Но еще раньше он ушел искать счастья, и никто не знал, куда он девался. Оказалось, он здесь, служит на купеческом корабле, потерпел крушение на Мидуэе и укладывает свои пожитки, готовясь к долгому плаванию на шлюпке. Попадает на наш корабль и тут узнает, что он лендлорд и завтра может попасть в Парламент! Довольно естественно, что он прячется, мы бы с вами то же сделали на его месте.

— Наверное, — сказал я. — А о других вы знаете что-нибудь?

— Конечно, — ответил он, — народ безобидный, насколько я знал. Был там некто Гэрди: родился в колонии и просадил много денег. Ничего худого нельзя сказать о Гэрди; был он богат, потом разорился и не упал духом. Сердце у него было доброе, и человек образованный, знал по-французски, и латынь знал, как туземец! Мне нравился этот Гэрди: молодец малый, право.

— Много они рассказывали о крушении? — спросил я.

— Много рассказывать не приходилось, — ответил он. — В бумагах все написано. Гэрди любил рассказывать о деньгах, которые прошли через его руки; он водился с букмекерами, жокеями, актерами и тому подобной публикой — народ все аховый, — прибавил мой рассудительный собеседник. — Но тут поблизости моя лошадь и, с вашего позволения, я отправлюсь.

— Одну минуту, — сказал я. — Что, мистер Сибрайт на корабле?

— Нет, сэр, сегодня он на берегу, — сказал матрос. — Я отвез ему чемодан в отель.

На этом мы расстались. Вслед затем мой друг обогнал меня на наемной лошади, которая, казалось, презирала своего всадника, а я остался в поднятой им пыли, с целым вихрем мыслей в голове. Ведь я стоял теперь или казалось, что стоял, у самого порога этих тайн. Я знал настоящее имя Диксона — его звали Кэртью; знал, откуда взялись деньги нашего соперника на аукционе — это была часть наследства Кэртью; и в моей галерее картин из истории разбившегося судна прибавилась еще одна, быть может, самая драматическая. Я видел палубу военного корабля в этой отдаленной части великого океана, толпу любопытных офицеров и матросов: и вот человек знатного происхождения и хорошего воспитания, плававший под вымышленным именем на торговом судне и только что избавившийся от смертельной опасности, падает, как бык, при одном звуке своего имени. Я не мог не вспомнить о своем личном опыте у телефона «Западного Отеля». Герой этих приключений, Диксон, Годдедааль или Кэртью, должен быть человек с чуткой или нечистой совестью. Тут мне вспомнилась фотография, найденная на «Летучем Облачке»; именно такой человек, рассуждал я, должен быть способен к подобным выходкам и кризисам; и я склонялся к мысли, что Годдедааль (или Кэртью) — главная пружина тайны.

Однако было ясно: пока «Буря» доступна мне, я должен познакомиться с Сибрайтом и доктором. С этой целью я извинился перед Фоулером, вернулся в Гонолулу и провел остаток дня, бесплодно слоняясь по прохладным верандам отеля. Только около девяти часов вечера мое терпение было вознаграждено.

— Вот джентльмен, о котором вы спрашивали, — сказал мне служащий.

Я увидел господина в твидовой паре, с необыкновенно томными манерами, и тросточкой, которую он таскал за собой с изящным усилием. Судя по имени, я ожидал найти нечто вроде викинга, юного властителя битв и бурь; и тем сильнее, конечно, разочаровался, очутившись лицом к лицу с таким неподходящим типом.

— Если не ошибаюсь, я имею удовольствие обращаться к лейтенанту Сибрайту, — сказал я.

— Э-э-да, — ответил герой, — но, э-э! Я-а-ннне-е знаю вас, кажется? (Он говорил, как лорд Фоппингтон в старой пьесе — доказательство живучести людского кривлянья. Но я не стану воспроизводить здесь его выговор).

— Я и обратился к вам с намерением познакомиться, — сказал я, нимало не смущаясь (так как бесстыдство вызывает с моей стороны такое же — быть может, мой единственный воинственный атрибут). — Есть предмет, который интересует обоих нас, меня очень живо; я думаю, что могу оказать услугу одному из ваших друзей, по крайней мере, сообщить ему полезную справку.

Последнюю оговорку я прибавил для очистки совести; я не мог уверять даже себя самого, что могу или хочу оказать услугу мистеру Кэртью, но я был уверен, что ему приятно будет узнать, что «Летучее Облачко» сгорело.

— Не знаю — я — я не понимаю вас, — промямлила моя жертва. — У меня, знаете, нет друзей в Гонолулу.

— Друг, о котором я говорю, англичанин, — возразил я. — Это мистер Кэртью, которого вы подобрали на Мидуэе. Моя фирма купила разбившееся судно; я только что вернулся после его разборки, и чтобы объяснить вам мое дело, мне необходимо сделать сообщение; оттого я и побеспокою вас просьбой сообщить мне адрес мистера Кэртью.

Как видите, я быстро оставил всякую надежду заинтересовать этого тупоумного британского медведя. Он со своей стороны был, очевидно, как на иголках от моей настойчивости; я решил, что он мучится опасением приобрести в моем лице нежелательного знакомого; я определил его как брюзгливое, тупое, тщеславное, необщительное животное без соответствующей защиты — нечто вроде улитки без раковины — и заключил, довольно правильно, что он согласится на все, лишь положить конец нашей беседе. Минуту спустя он бежал, оставив мне клочок бумаги с адресом: