Роберт Стивенсон - Новые арабские ночи

Некоторое время леди оставалась неподвижной, глядя то на островок, то на сияющую поверхность воды. Затем, вздрогнув, она с видом человека, освободившегося от забот и сомнений и воодушевленного энергией, направилась твердой и быстрой походкой прямо к морю. Очевидно, она была чрезвычайно взволнована и совсем забыла, где находится. Я увидел, что она прямо идет к самому опасному краю песчаной топи, еще несколько шагов — и жизнь ее подверглась бы ужасной опасности.

Я не побежал, а прямо скатился с моего холма, который здесь был очень крут, тотчас затем бросился за молодой леди и с половины оставшегося между нами расстояния громко крикнул ей остановиться.

Она так и сделала и, обернувшись, направилась ко мне без всякого страха, походка ее была гордая и решительная, точно у королевы. Я был босой и одет, как простой матрос, кроме дорогого египетского шарфа вокруг моей куртки, вероятно, она сперва приняла меня за рыбака, собирающего креветки и другую наживу для рыбы. Что же касается ее, то когда она стала со мной лицом к лицу и направила на меня свой властный взгляд, я проникся восхищением — я и не подозревал, что она так хороша собой.

— Что это значит? — спросила она.

— Вы шли прямо к самому опасному месту Граденской топи…

— Вы не здешний житель? — спросила она снова. — Вы говорите, как образованный человек.

— Я думаю, что имею право на такое название, хотя хожу переодетый.

Но ее женский глаз уже заметил мою египетскую опояску.

— О, вас прежде всего выдает ваш шарф.

— Вы изволили употребить слово «выдает», — сказал я в свою очередь, — могу ли просить вас, чтобы вы меня не выдали? Я должен был обнаружить свое присутствие в ваших интересах, но если мистер Норсмаур узнает о моем пребывании здесь, могут произойти вещи более чем неприятные для меня.

— А знаете ли вы, — спросила она, — с кем вы говорите?

— Не с супругой ведь мистера Норсмаура? — спросил я вместо ответа.

Она отрицательно покачала головой. И, продолжая глядеть на меня в упор, с настойчивостью, которая начала меня смущать, она вдруг заявила:

— У вас честное лицо. Будьте честны сами, сэр, и скажите мне откровенно, что вам здесь нужно, и кого или чего вы боитесь? Не можете же вы думать, что я на вас нападу — у вас гораздо больше средств меня обидеть. Вы не выглядите недобрым человеком. Но что вы тут делаете? Зачем вы, джентльмен, очутились здесь и бродите точно шпион в этой пустынной, дикой местности? Скажите мне, кого вы здесь ищете, кого вы ненавидите, преследуете?

— Ни к кому я не питаю ненависти, — ответил я, — никого не ищу и никого не боюсь, если встречусь один на один. Меня зовут Кассилис — Франк Кассилис. Я веду жизнь бродяги по собственному желанию и вкусу. Я один из самых старых друзей Норсмаура, и три дня тому назад, когда я здесь, на этой дюне подошел к нему и поздоровался, он на меня бросился с кинжалом, хотел убить, но только ранил в плечо.

— Ах, это были вы!

— Почему он так со мной поступил, — продолжал я, не обращая внимания на восклицание собеседницы, — я не знаю, не могу догадаться и, очевидно, не могу знать. Я вообще не имел друзей и не очень я склонен к дружбе, но нет человека, который заставил бы меня уступить ему место, действуя на меня устрашением. Я приехал в Граденский лес раньше, чем Норсмаур в свой павильон, и в этом лесу до сих пор обитаю. Если вы, сударыня, опасаетесь, что я могу повредить вам или вашим близким, у вас есть средство от меня избавиться. Скажите Норсмауру, что я ночую в пещере около речки, — кажется, это место зовут Гемлок, — и он может сегодня же ночью заколоть меня своим кинжалом во время моего сна.

Сняв перед юной леди шляпу взамен прощания, я быстро затем вскарабкался между песчаными холмами. Не знаю почему, но я испытывал такое чувство, как будто меня кто-то совершенно несправедливо, глубоко обидел, и уподоблял себя не то мученику, не то герою, между тем мне самому нельзя было бы оправдаться, если бы у меня спросили причины моего пребывания в этой местности… Завел меня сюда случай, вмешало в эту непонятную, таинственную историю простое любопытство, правда, нарастала уже совершенно уважительная причина оставаться здесь, но в этот день я вряд ли сумел бы объяснить ее самой леди.

Конечно, я весь вечер, всю ночь думал о юной леди, и хотя ее положение и поведение могли казаться весьма подозрительными, но я в сердце своем не нашел ни единого повода сомневаться в ее благородстве и честности. Я заложил бы свою жизнь за то, чтобы она была свободна от каких-либо неприятностей, а когда выяснится тайна этой темной истории, ее личное в ней участие окажется необходимым и благородным. Правда, как я ни насиловал свой ум и воображение, я не мог объяснить ее отношение к Норсмауру, но если не рассудком, то инстинктом пришел к твердой уверенности в ее безупречности. С этими заключениями, с милым образом предмета всех моих мыслей я, наконец, заснул.

На следующий день, в обычный час прогулки она вышла одна, и как только зашла за холм, скрывший ее от вида павильона, быстро приблизилась к месту, откуда я вышел накануне, и стала осторожно звать меня по имени. Я с удивлением заметил, что она бледна, как смерть, и, по-видимому, охвачена сильнейшим волнением.

— Мистер Кассилис! Мистер Кассилис! — стала она все громче и громче звать.

Я выскочил из своей засады и быстро подбежал. Как только она меня увидела, лицо ее преобразилось.

— Ох! — воскликнула она, точно с груди ее скатилось тяжкое бремя. — Слава Богу, вы живы и невредимы.

И она еще прибавила:

— Я знала, что если вы не уехали, то будете здесь!

Не странно ли это? На второй день знакомства у нас были одинаковые предчувствия, я надеялся, что она снова придет на место нашей первой встречи и будет искать меня, она же была уверена, что меня найдет. Так, очевидно, мудро и приятно природа подготовляла наши сердца к нашей близости на всю жизнь.

— Не оставайтесь больше здесь! — сказала она задушевным, нежным голосом. — Обещайте мне, что не будете больше спать в Граденском лесу. Вы не знаете, сколько я перестрадала: я всю ночь не могла закрыть глаз, думая об опасностях, которые вам угрожают.

— О каких опасностях? — повторил я. — От кого? От Норсмаура?

— Нет! Неужто вы думаете, что я могла ему сказать о вас после того, что вы вчера мне сообщили?

— Не от Норсмаура? — повторил я. — Так от кого же? Почему? Не могу себе представить.

— Не расспрашивайте меня, — возразила она. — Я не имею права говорить вам все, что я знаю. Но, поверьте мне, вам надо уехать отсюда. И, поверьте, надо уехать скорее, тотчас, если хотите сохранить свою жизнь.

Воззвание к тревоге и благоразумию всегда имеют плохой успех, если они обращаются к молодым людям, воодушевленным жаждой подвигов. Поэтому спасительные советы юной леди возымели как раз обратное действие: я дал себе честное слово не уезжать, а ее забота обо мне, о моем спасении лишь укрепила меня в этом решении.