Роберт Стивенсон - Мастер Баллантрэ

— Она, безусловно, падшая женщина, — сказал мистер Генри, — а так как мне известно, что виною ее первого падения был член нашей семьи, то я считаю своей обязанностью ей помочь. Хотя я мало говорю о своем семействе, я все-таки забочусь о его репутации.

Сказав это, он замолчал. Это был первый интимный разговор, который мы с ним вели.

В тот же день после обеда я имел случай убедиться в том, что отцу мистера Генри отлично известна любовная интрига сына с Джесси Броун, и что если мистер Генри секретничал, так только из-за своей жены.

— Вы исполнили сегодня весьма неприятное поручение, — сказал милорд, обращаясь ко мне, когда я вошел к нему, — и я считаю долгом поблагодарить вас за вашу любезность, тем более, что исполнение подобных поручений отнюдь не входит в число ваших обязанностей. В то же время я обязан предупредить вас, в случае, если мистер Генри этого не сделал, что мне крайне желательно, чтобы моя невестка не узнала об этом ни слова. Разочароваться в своем мнении о живых неприятно, а знать, что честь покойного чем-нибудь запятнана, вдвойне неприятно.

Слова милорда возбудили в душе моей гнев. Я готов был сказать ему в лицо, как дурно он поступает, что старается поддерживать в миссис Генри фальшивое убеждение в непорочности ее бывшего идола. С этой минуты я ясно понял, какого рода отношения существовали между миссис Генри и ее мужем и кто был дорог ее сердцу.

Написать рассказ о виденных или слышанных мною событиях я могу, но в точности передать все мелочи семейной жизни, передать интонации голосов, выражение взглядов и малейшие движения души мистера Генри и его супруги не берусь, так же как не могу на какой-нибудь страничке ясно изложить все малейшие подробности восемнадцатимесячной совместной жизни двух супругов. Могу сказать, что в том, и в этом супружестве не было согласия, виновата была миссис Генри. Она воображала, что, выйдя замуж за мистера Генри, совершила удивительный подвиг, и играла роль какой-то мученицы. К сожалению, в этой совершенно неправильной мысли милорд поддерживал ее. Она считала за особенное достоинство со своей стороны, что она, будучи замужем за мистером Генри, все еще питала любовь к его покойному брату, и хвасталась своим постоянством.

В этом отношении милорд, опять-таки к крайнему сожалению, также поддерживал ее. По всей вероятности, он рад был, что мог разговаривать с кем-нибудь о своем любимом сыне и сетовать о своей потере, тем более, что с мистером Генри он не решался говорить о нем и восхвалять достоинства покойного, которых вовсе не существовало. Кончилось тем, что милорд и миссис Генри образовали как бы оппозиционную партию против мистера Генри, и мистер Генри был словно исключен из своего собственного семейства.

Лорд Деррисдир имел привычку, как только он кончал обедать, подсесть к камину и выпить стаканчик вина. Когда миссис Генри была еще девицей, она обыкновенно брала скамеечку и в то время, как милорд выпивал свое вино, усаживалась у его ног и болтала с ним. То же самое она продолжала делать после того, как вышла замуж за мистера Генри.

Если бы мне не было обидно за мистера Генри, то я, быть может, любовался бы, глядя на старика-лорда, так ласково беседовавшего со своей дочерью, но так как я любил своего патрона, то не мудрено, что с виду крайне привлекательная картина возбуждала в моем сердце лишь одно негодование. Случалось, что мистер Генри, вооружившись мужеством, присаживался к жене и милорду, но те, хотя и не решались выслать его, говорили с ним таким принужденным тоном и так неестественно улыбались, что он, ясно сознавая, что они, стараясь быть с ним любезны, делают над собой усилие, спешил уйти от них и перейти в тот конец комнаты, где находился я. Зал был до такой степени велик, что оттуда, где мы сидели, невозможно было расслышать, что лорд и миссис Генри говорили, и до нашего слуха доносилось лишь непонятное бормотание.

Тут он сидел и прислушивался к бормотанью, а я сидел рядом с ним и также прислушивался, и когда время от времени милорд грустно покачивал головой и клал свою руку на голову миссис Генри, или же она клала свою голову к нему на колени, как бы желая оказать ему особенную ласку, или же когда они смотрели друг на друга глазами, полными слез, мы могли быть уверены, что разговор перешел на любимую тему и что тень покойного витала в той комнате, где мы находились.

Порой я сердился на мистера Генри за то, что он переносил так терпеливо все выходки своей жены, но когда я узнал, что она вышла за него замуж только из жалости к нему, я понял, почему он не позволял себе выражать какие-либо претензии.

Да на самом деле, мистеру Генри крайне трудно было настаивать на чем бы то ни было. Я помню, например, такой случай.

Мистер Генри заметил, что в одном из окон дома цветное стекло загрязнилось, и сообщил своей жене, что он намерен заменить это стекло. Как оказалось, окно это, с разноцветными стеклами, особенно нравилось покойному мастеру Баллантрэ, и поэтому миссис Генри при одном намеке на то, что в том окне, которое нравилось брату ее мужа, муж ее желает что-либо изменить, покраснела от злости и закричала:

— Я удивляюсь, как вы осмеливаетесь даже думать об этом!

— Да, я действительно удивляюсь самому себе, — ответил мистер Генри с такой горечью в голосе, какой я никогда еще у него не слыхал.

Разговор этот происходил за обедом, и, к счастью, старик-лорд вмешался в спор супругов и начал беседовать о чем-то другом, так что к концу обеда, как я воображал, мистер Генри и миссис Генри забыли о первоначальной теме разговора. Но на самом деле это было не так. После того, как мы встали из-за стола, милорд по обыкновению уселся со своей невесткой у камина, а мы с мистером Генри на другом конце комнаты, и оттуда мы видели, как миссис Генри, положив голову на колени милорда, горько плакала.

Мистер Генри принялся разговаривать со мной по поводу различных хозяйственных вопросов. Он почти никогда не говорил со мной иначе, как о письменных или хозяйственных делах, и вообще был плохим собеседником, но в этот день он разговаривал много и довольно оживленно и при этом не отрывал своего взгляда от жены и отца, сидевших у камина, и голос его звучал совсем иначе, чем обыкновенно, хотя нельзя сказать, чтобы в нем было более веселости.

Стекло в окне не заменили, мистер Генри не решился заменить его, хотя я уверен, что его самолюбие страдало от этого нового поражения.

Но, несмотря на все поражения, которые он терпел, он оставался в обращении с женой все таким же терпеливым и даже любезным. Я сказал бы, слишком любезным. Если бы я был женат и моя жена позволила бы себе обращаться со мной с таким пренебрежением, то моя гордость возмутилась бы против такого поведения; мистер Генри же, кажется, считал за счастье, что она смотрит на него как на своего раба. Она держала его в подчинении, поступала с ним как с ребенком: она то звала его к себе, то отгоняла его, то бранила его, то прощала, то обращалась с ним холодно, но любезно, то делала ему выговоры, уязвляла его и прикидывалась оскорбленной. Когда она считала нужным прибегать к строгости, она смотрела на него холодным взглядом, и он, понимая значение этого взгляда, тотчас подчинялся ей; когда же она находила нужным быть ласковой, то она умела прикинуться такой внимательной и любезной, как будто за время своего замужества только и делала, что расточала свои ласки.