Дэн Кордэйл - Хищник. Заяц моего дедушки. Засада. Гоп-стоп

Дедушка положился на судьбу. Минутная слабость, в порыве которой он хотел молиться, больше, разумеется, не повторялась. У него была готова легенда на тот случай, если подозрение падет на него, и он ждал.

Проснувшись однажды утром, он по обыкновению посмотрел на улицу и увидел на небе низкие темные тучи. Он встал и распахнул рт;ио. Густой, плотный воздух дохнул ему в лицо. Затем упали первые капли дождя. Сначала мелкие, потом крупные и тяжелые. И вот они уже образовали настоящий ливень.

Оттепель.

Приближался ужасный миг. Несмотря на придуманную версию, он так разволновался, что у него снова поднялась температура и ему пришлось лечь в кровать. Закутавшись в одеяло, он весь день оставался в постели.

Время от времени дед подумывал, а не лучше ли самому признаться, прежде чем все откроется.

На следующий день снег почти полностью растаял. С кровати деду было видно поле, и он не мог отвести от него глаз. Повсюду виднелись большие черные пятна. Они вырастали среди снега, словно острова в океане.

Вдруг на улице послышались голоса. Сердце его сжалось, на лбу заблестела испарина. Не было ни малейшего сомнения, что что–то произошло и это имеет отношение к смерти Томаса Пише. Дед решил приподнять занавеску и осторожно выглянуть в окно. Он даже встал, чтобы выполнить свое намерение. Однако не успел сделать и шага, как ему отказали ноги. Он умирал от желания спросить кого–нибудь про шум, нараставший за окнами, но чувствовал, что его голос будет дрожать, а это могло показаться странным.

На лестнице послышались шаги. Дед живо забрался в постель и натянул одеяло до самого носа.

Это бабушка спешила к мужу с известием.

Она резко открыла дверь.

Дед вскрикнул. Он решил, что попался.

— Ах, милый! — воскликнула бабушка. — Извини, пожалуйста.

— Я спал, жена, — сказал дед. — Ты меня разбудила.

— Понимаешь, Жером, я подумала, тебе будет интересно узнать новости.

— Что за новости?

— Ты слышал, что несколько дней назад исчез Томас Пише?

— Да… нет… то есть… — с этими словами дед вытер концом простыни мокрый от пота лоб.

— Так вот, — продолжала бабушка, не заметив движения мужа. — Принесли его тело.

— А! — выдохнул больной.

— Ну да, Боже мой!

У деда было сильное искушение спросить, что говорят о причине смерти Томаса Пише, но он не осмелился.

Жена и в этот раз угадала наперед его желание.

— Так–то, — сказала она. — Похоже, бедняга замерз в снегу.

— А… а… труп? — спросил дедушка о усилием.

— Его наполовину сожрали волки.

— Да что ты! — вскричал Жером. — Наполовину!.. Несчастный Томас! Наверное, обглодали голову и ноги?

— Почти все тело. По сути говоря, нашли одни кости.

Дед перевел дух. Он подумал, что теперь никто не узнает, что Томас был убит из ружья.

Между тем бабушка наставительно сказала:

— Видишь, Жером! Неисповедимы пути Господни. Суд его хоть и нескор, но неминуем. Рано или поздно он настигает виновного. И возмездие свершается, когда тот спокоен и уверен в собственной безнаказанности.

Дедушка застонал.

— Что с тобой? — испугалась бабушка.

— Дай мне воды, жена. Мне нехорошо.

— И правда, ты белый, как мертвец.

— Это все новость, Я такого не ожидал.

— На, муженек, пей.

Дедушка поднес стакан к губам. Его зубы застучали о край стекла, а рука так тряслась, что половина воды пролилась на белье.

— Боже мой! — воскликнула бабушка. — Да ты, видно, серьезно болен. Может, мне пойти за врачом, господином Депре?

— Нет, нет! — закричал дед. — Не надо!

Он схватил жену за руку. Его ладонь была потной и холодной. Бабушка посмотрела на него с еще большим беспокойством.

— Ничего страшного. У меня приступ лихорадки, но я чувствую, это последний. Я пойду на поправку.

В самом деле, радуясь такой счастливой развязке, Жером Палан, как больной, перенесший страшный, но целительный кризис, чувствовал себя все лучше.

Вечером, узнав, что тело Томаса Пише со всеми почестями препроводили на городское кладбище и забросали шестью добрыми футами земли, он совсем успокоился. Велел жене привести к нему детишек, расцеловал их и их мать, чего не бывало с памятной ночи третьего ноября. Но каков же был восторг семейства, когда дед заявил, что чувствует себя хорошо и собирается спуститься вниз. Его хотели поддержать. Бабушка подала ему руку, но он выпрямился во весь свой огромный рост и сказал:

— К чему это?! Уж не считали ли меня умершим?

И глазом не моргнув, он спустился по лестнице.

Стол был накрыт на бабушку и детей.

— Ну и дела! — воскликнул он весело, видя только три прибора. — А я что же, не ужинаю?

Бабушка поспешила поставить четвертую тарелку и пододвинула к столу еще один стул.

Дед сел и принялся выстукивать вилкой и ножом по тарелке какой–то марш.

— Коль уж так, — сказала бабушка, — в подвале осталась бутылка старого бургундского, я берегла ее к торжественному случаю. Случай представился.

Все сели ужинать. Счастливая бабушка наливала деду стакан за стаканом. Вдруг она увидела, как он побледнел, побежал за ружьем к камину. Схватив ружье, прицелился во что–то в самом темном углу комнаты. Однако не выстрелил, а отшвырнул его подальше. Он вспомнил, что оно не было перезаряжено с третьего ноября.

Бабушка стала расспрашивать мужа, что значат его странные действия, но он отказался отвечать.

Польше получаса дед ходил взад–вперед по дому. Затем поднялся к себе в комнату и лег спать, так и не вымолвив ни единого слова.

Ночью его, вероятно, мучил какой–то кошмар. Он несколько раз внезапно просыпался, издавая дикие крики и взмахивая руками, словно целясь в кого–то или во что–то, что ему не давало покоя.

Жерому Палацу опять явился гигантский заяц!

— Таким образом, — продолжал свой рассказ хозяин харчевни, — убийство Томаса Пише не осталось, как на то надеялся мой дед, тайной между ним и Потом.

Тело жертвы покоилось в могиле, а ужасный зверь днем и ночью приходил к Жерому Палану, чтобы напомнить, что был свидетелем преступления и что в могиле жертвы не хоронят угрызений совести убийцы.

Жизнь, к которой дедушка с такой радостью вернулся в вечер похорон Томаса Пише, стала мукой из–за видения, преследовавшего его по пятам. Порою он встречал мерзкого зайца в каминном углу. Тот грелся вместе с дедом у огня, посылая ему пылкие взгляды, которых мой бедный дедушка, хотя и был отважным человеком, не мог ни перенести, ни позабыть.

Иногда за обедом заяц пробирался под стол и начинал скрести его но ногам своими острыми когтями. А если бедняге удавалось побороть свои страхи и заснуть, через несколько минут он снова просыпался, задыхаясь из–за тяжести, давившей ему на грудь. Гигантский заяц, сев Жерому Палану на живот, преспокойно умывал себе морду передними лапами!