Владимир Листов - Чекисты рассказывают. Книга 4-я

— Ну-ну…

— Слушай дальше. В Дюссельдорфе супруги живут в сильно охраняемом доме… Как ты думаешь, очень весело двадцатилетней итальянке в обществе пятидесятилетнего штандартенфюрера?

— Всяко бывает… Только не говори мне, что собираешься за нею поухаживать.

— Нет, конечно! Фьорелле нужно подвести женщину… Жалко, Альдона не годится — не тот типаж… Тут нужна красивая, богатая аристократка…

— Утопия…

— Но поискать можно?

— Поищи…

Погасив свечу, они разошлись. Папку с делом Лифшица Фриц взял себе.

Два месяца Гай и его помощники искали ту единственную, идеальную, неповторимую девушку, портрет которой — внешние данные, душевный склад и положение — нарисовали они сами и которая так была необходима. Гай не представлял себе, как впервые подойдет к ней, о чем заговорит, каким образом завоюет ее доверие, как подготовит ее к той роли, которая ей предназначалась. Он надеялся, что все это в нужный момент подскажет ему интуиция…

Альдона, Гай и Ганс заглядывали в церкви, посещали скачки, бывали на автомобильных гонках, в модных дансингах и даже два раза присутствовали на похоронах престарелых кайзеровских генералов. Увы, ничего подходящего не встречалось, и у Гая стало закрадываться сомнение.

В погожий теплый весенний день они случайно проходили втроем мимо небольшого спортивного магазина в торговой, далеко не шикарной части Берлина — где-то около Александерплац. Их внимание привлекла толпа молодых мужчин у витрины, оживленно что-то обсуждавших и смеявшихся. Гай подошел, ближе, взглянул через головы.

В витрине, в узком пространстве между стендом с развешанным товаром и стеклом, стояла девушка лет двадцати в белых трусиках и белой косыночке на груди. Она изображала спортсменку, по очереди брала спортивные принадлежности и то играла в теннис, то гребла, то сражалась с воображаемым противником на шпагах. Но для спортсменки она была слишком изящна, а для манекена — слишком серьезна, и улыбки, которые она посылала зевакам, не производили впечатления очень веселых.

— В чем тут дело? Дорогу! — прозвучал вдруг задорный голос, и молодой штурмфюрер СС плечом вперед протиснулся к витрине. В фарватере за ним следовал, видимо, его товарищ.

Гай остался посмотреть, что будет дальше. Альдона и Ганс ждали чуть поодаль.

Эсэсовец помахал девушке в витрине рукой, обернулся к приятелю:

— Ты знаешь, Пфуль, кто это? Маргарита-Виктория Равенсбург-Равенау. Настоящая графиня! Да, из этого известного рода… Семью разорили спекулянты, родители умерли, она сирота, и вот, видишь, перебивается. Я ее знаю… И не будь я Гюнтер Валле… — Дальше Гай не расслышал, потому что Гюнтер Валле остальное досказал приятелю на ухо.

Растолкав толпу, эсэсовцы исчезли. Гай все ждал чего-то.

В час дня наступил обеденный перерыв, и девушка ушла из витрины. Хозяин закрывал магазин.

Гай присоединился к Гансу и Альдоне.

— Не знаешь, где найдешь… — сказал он.

— Странная картина, — откликнулся Ганс, — режет глаза.

— Не по клетке птица — ты это имеешь в виду? — спросила Альдона.

— Да.

— Ее зовут Маргарита-Виктория. Из семьи Равенсбург-Равенау. — Гай оглянулся на витрину, словно для того, чтобы еще раз почувствовать все несоответствие звучаний: такое громкое имя, и этот жалкий балаган во имя торговли. — Альдона, ты должна узнать в адресном столе, где она живет. Расспроси у дворничихи, у соседей…

Гансу он велел вернуться к магазину перед закрытием, а потом последить за девушкой — куда пойдет, что будет делать…

Вечером, часов в десять, они собрались в кафе «Ам Цоо». Ганс и Альдона рассказали, что им удалось выведать.

Живет Маргарита-Виктория на Кляйстштрассе, 21. Дом солидный. На двери квартиры медная табличка: «Граф Родерих Равенсбург-Равенау». После работы девушка зашла в дешевую закусочную, съела два бутерброда и выпила чашку кофе, затем прогулялась до кафе «Колумбус», около Ангальтского вокзала, и просидела там час. Потом пешком, через Ноллендорфплац и Виттенбергплац, отправилась домой.

Альдона познакомилась с соседкой Маргариты-Виктории. Этой старушке Альдона помогла собрать рассыпавшиеся яблоки. У нее разорвался пакет. Старушка оказалась в курсе семейных дел всех жильцов дома. У Маргариты был богатый жених, друг ее отца, некий господин фон Вернер. Он платил за старую квартиру графа, помогал девушке, пока она не окончила в прошлом году гимназию. Затем, очевидно, потребовал, чтобы она вышла за него замуж, или какой-то иной компенсации… Но Маргарита ему отказала, и господин фон Вернер перестал платить за квартиру. Теперь она вынуждена переехать к своей бывшей кормилице и няньке, Луизе Шмидт, которая живет с сыном Куртом, молочным братом Маргариты, в Веддинге, по Оливаерштрассе, 101, на втором этаже. Курт слесарь. Квартира у них — одна комната. Муж Луизы погиб под Верденом. Старушка, между прочим, сказала, что Маргарита по дороге с работы домой всегда заходит посидеть в кафе «Колумбус».

На следующий день с утра Гай отправился в контору «Информационного агентства Шиммельпфенг». Рубинштейна он встретил на улице — тот прохаживался по тротуару, заложив руки за спину, перед входом в свою контору. За три месяца, прошедшие после обеда в ресторане «Кемпинский», господин Рубинштейн сильно изменился, и не в лучшую сторону. Небритый, под глазами синие мешочки. Гай не очень этому удивился, потому что уже стал привыкать к быстрым переменам в жизни берлинцев.

— Рад видеть вас, герр Рубинштейн!

Рубинштейн поднял к небу печальные глаза.

— Не спешите радоваться. Я больше не работаю в агентстве.

— Значит, все-таки?..

— Вот именно… Жену и сына арестовали… И как вы думаете, где мой штальгельм?

Стального шлема в петлице у него действительно не было.

— Отобрали?

— Выбросили на помойку.

— Но что вы здесь делаете?

— Подстерегаю бывших заказчиков. Они дают мне возможность подработать.

Гай вынул бумажку, на которой он заранее написал вопросы.

— Это касается частной жизни одной девушки. Можете?

Пока Рубинштейн читал бумажку, Гай приготовил деньги.

— Придется побегать, но это не Раушбергер. — Рубинштейн спрятал деньги в портмоне. — Графиня имела нянек и горничных. Где есть женщины, там нет секретов. Через десять дней я буду ждать вас на этом месте в это же время…

Мимо с тяжелым грохотом кованых сапог прошла рота эсэсовцев. Рубинштейн грустно проводил их глазами.

— Целую жизнь я думал, что деньги могут купить все. И ошибался: деньги не могут купить арийскую кровь. В мире хозяин — кованый сапог, господин Манинг!

— Нет, господин Рубинштейн: в мире хозяин — правда. Но в силу правды надо верить…

Рубинштейн покачал головой: