Алексей Леонтьев - Искатель. 1962. Выпуск №5

Я разливаю по кружкам остатки спирта. Пусть Риттер тоже выпьет, черт с ним. Острый запах расходится по комнате. От него, а может быть от жирного супа, слегка кружится голова. Риттер отодвигает кружку, даже не пригубив, и молча принимается за еду. Ну и черт с ним. Я все равно выпью сейчас за спасение, жизнь, тепло и тех славных ребят, что позаботились о нас, даже не подозревая о нашем существовании.

Сразу перестало знобить. Говорят, после долгого голодания нельзя много есть, но сейчас было невозможно соблюдать благоразумную диету. Еда в первый момент опьянила. Захотелось громко разговаривать, шутить. Но передо мной маячило угрюмое лицо Риттера.

Потом стало клонить в сон. Впрочем, клонить — это мягко сказано. Меня просто опрокидывало в темную пропасть. Я уже хотел отправить Риттера снова в чулан, но напоследок решил выпить еще кофе. Кутить так кутить.

Полез за банкой кофе. Неожиданно мое внимание привлек небольшой металлический ящик, задвинутый в угол нар. В следующий момент я уже забыл и о кофе, и о сне, и даже о Риттере, оставшемся за столом.

Ящик оказался радиоприемником. За ним лежали тяжелые параллелепипеды батарей. Они были сухие. Кислота еще не успела разъесть цинковых оболочек. Очевидно, люди покинули этот дом совсем недавно.

Теперь я понял, для чего был поставлен высокий шест перед домом — он служил антенной. Вверху, под стрехой потолка, змеился обрывок провода.

Еще не веря в возможность такого счастья, я вытащил приемник на свет и подсоединил его к батареям и антенне. Риттер по-прежнему безучастно сидел за столом, обхватив голову руками. Кажется, он дремал.

Осторожно, как будто от этого зависел успех моей попытки, я повернул рукоятку настройки.

Раздался щелчок… На шкале вспыхнул тусклый зеленоватый глазок. Приемник жил!

Глазок разгорался медленно. Батареи, вероятно, здорово «сели». Но мало-помалу сквозь неясные шумы стала пробиваться музыка. Играли мягкое ленивое танго, такое нелепое в этой обстановке. Потом послышалась человеческая речь. Постепенно мне удалось усилить звук. Мужской голос быстро и темпераментно говорил по-немецки. Сначала я не мог ничего разобрать, но потом различил часто повторяющееся слово «Волга»… Я мучительно пытался уловить смысл захлебывающейся речи.

И вдруг я услышал смех. Это смеялся Риттер хриплым простуженным голосом. Он смеялся все громче и громче.

У меня мелькнула мысль — не сошел ли лейтенант с ума. Он снял очки. У него оказались самые обыкновенные серые глаза. В них не было безумия. Риттер просто от души смеялся. Он вытер выступившие слезы, оборвал смех и выпрямился. Я невольно положил руку на кобуру. Риттер усмехнулся.

— Ваш воинственный вид смешон, «товарищ» Колчин…

Это была галлюцинация. С ума сошел не Риттер, а я.

Мне показалось, что он произнес эти слова по-русски!

— Видите, как полезно знать иностранные языки, — сказал лейтенант, наслаждаясь моей растерянностью.

Нет, я не ослышался. Риттер в самом деле говорил по-русски.

— Могу вам перевести это любопытное сообщение, — он говорил свободно, с чуть заметным акцентом. — Имперские войска сегодня вышли к Волге! Насколько я помню, со времен татарского ига никто из врагов России не поил своих коней из Волги-матушки… А сейчас наши танкисты заливают ее воду в радиаторы машин!

Риттер стоял, возвышаясь над столом. Он даже стал как будто выше ростом, шире в плечах. По-прежнему усмехаясь, лейтенант поднял свою кружку со спиртом.

— За победу немецкого оружия!

Я шагнул вперед и выбил кружку из его рук. Спирт растекся по влажному полу. С лица Риттера исчезла усмешка. Он весь напрягся. Сейчас я хотел, чтобы лейтенант бросился на меня. Но, помедлив мгновение, он решил не рисковать и сделал шаг назад. Я оттеснил Риттера в чулан и, захлопнув дверь, накинул щеколду. И тут же почувствовал безмерную усталость.

Добрался до нар и лег. Приемник продолжал работать. Теперь доносился воинственный марш. Мне стоило большого труда заставить себя встать и выключить радио.

«Бац!.. Бац!.. Бац!..» — грохотало где-то рядом. Удары были настойчивые, требовательные. Я открыл глаза. Было совсем светло. Стучал Риттер, требуя, чтобы я его выпустил из чулана. У него явно менялся характер.

Я не спеша поднялся. Растопил печку. Принес котелок снега, поставил его на плиту. Потом отхватил финским ножом широкий лоскут от своей нижней рубахи. Когда вода закипела, тщательно выстирал лоскут и повесил сушиться у плиты.

Осторожно попытался снять повязку с головы. Бинт присох к ране. Пришлось размочить его теплой водой и постепенно отодрать. Рана оказалась небольшой, но, кажется, довольно глубокой. Крови было немного. Я наточил на бруске нож и перед осколком зеркальца, как сумел, обрезал волосы вокруг ссадины. Это была не очень приятная операция. Потом протер рану последними каплями спирта, оставшимися во фляжке Дигирнеса. Спирта было маловато. Вчерашний кутеж дал себя знать. Все-таки мне удалось очистить запекшуюся кровь. Я плотно замотал голову чистым лоскутом.

«Бац! Бац! Бац!» — грохотал в стену Риттер.

Вскипел кофе. Я открыл консервы, плотно позавтракал тушенкой и паштетом. Первый раз за последние дни я поел спокойно, не ожидая каждую секунду, что мой сосед сейчас бросится на меня. Сегодня я был уже способен разумно ограничить себя в еде. После крепкого сна и перевязки я чувствовал себя намного лучше. Еще два~три дня такой жизни, и силы полностью восстановятся. Два-три дня… А что будет потом?

Риттер грозил разнести дверь чулана. Я допил кофе и выпустил пленника. Лейтенант вышел мрачный, с поджатыми губами. Не глядя на меня, приготовил себе завтрак. Я смотрел, как он ловко выуживает из банки кусочки разогретого мяса, аккуратно подхватывает галетой стекающий жир. Меня он просто не замечал. Чтобы не поддаться искушению стукнуть его прикладом автомата по голове, я ушел. Дверь в комнату я заложил засовом снаружи.

Зимовье стояло на высоком откосе. Внизу лежало море. Погода была тихая и теплая. Мимо островка медленно передвигались огромные плиты льда, гонимые отливным течением. Горизонт был чист, и, насколько видел глаз, на север тянулись льды, разводья, льды.

Я долго стоял на откосе. Где-то за тридевять земель, у Волги, сейчас сражались мои друзья. Они погибали в открытом бою, задержав врага еще на день, час, минуту… А я? Что теперь буду делать я? Сидеть здесь на островке, сторожить каждый шаг этого долговязого лейтенанта, пока сюда не доберутся немцы? Если только до этого Риттер не перегрызет мне горло или я не пущу в него пулю.

Даже, предположим, мне удастся вытрясти из него сведения о таинственных станциях на ничьей земле, кому я сообщу их? Они все равно погибнут вместе со мной. Теперь я уже кое-что знал о Севере и понимал, что просто так, налегке, не пройти и пятидесяти километров по льду и разводьям. Как я мог так легко расстаться с собачьей упряжкой, санями…