Игорь Скорин - Ребята из УГРО

— А если не скажут?

— Кто-нибудь из соседей поможет, не все же там в бандитских пособниках.

— Хорошо, найдем честных людей, скажут, видели сына Агеевых. Больше того, подтвердят, что он где-то тут скрывается. Будем тайгу прочесывать?

— Но не возвращаться же с пустыми руками! — стал сердиться Мудриков. — Сто пятьдесят километров отмахали, людей с работы сорвали…

Дорохов хотел возразить, сказать, что он отмахал не сто пятьдесят, а целых две тысячи километров, что готовил операцию больше месяца и она вот тут сорвалась потому, что ни Мудриков, ни шофер не заметили полынью и не попытались ее объехать.

— Что ты в панику бросаешься? Давай все обсудим, подумаем, как быть. Выход нужно искать.

Мудриков несколько успокоился и не очень уверенно посоветовал:

— Может, поговорим с охотниками. Думаю, один из Вавиловых, тот, что пошустрее, подойдет. Отправим его вместо Лешки. Проинструктируем как следует. Попытаемся?

— В тыл к фашистам я бы этого Вавилова послал не задумываясь: честный, смелый, отличный стрелок, да и следопыт к тому же. А тут же перед бандитами нужно сыграть роль и убедить их в том, что это не игра. Да потом, ты же сам говорил, что есть среди них кто-то из вашего поселка. Вавилов будет им по нашему сценарию байки рассказывать, а из-за куста вылезет бандюга да и заявит: «Не слушай его. Врет он все. Это же охотник Вавилов». Как думаешь, что будет дальше?

— Убьют, — вздохнул Мудриков.

— То-то же. И тебя, и твоих ребят ждет такая же участь, если вы пойдете на разведку. Узнают вас и расправятся, какой бы пароль вы ни назвали. Ты вот что скажи, Аркадий: где бы нам граммов двести пятьдесят — триста золотишка на время добыть? Чипизубову на расходы мы выдали двадцать граммов, вот бы к ним еще?

— Это зачем же? — удивился Мудриков.

— Мыслишка одна проклюнулась.

В кабинете председателя сельского Совета стоял старый бронзовый подсвечник с маленьким огарком свечи. Всю ночь оперативная группа крупным напильником пилила его по очереди и старательно собирала опилки. Потом опилки эти, словно аптекарские порошки, заворачивались в бумагу. Когда таких порошков оказалось двадцать восемь, работу окончили. Тем временем Мудриков сжег часть старой резиновой галоши, добавил в сажу немного горячей воды и на нижней рубашке, которую предварительно взяли у одного из участников группы, на спине перерисовал карту, на свой страх и риск изменяя ориентиры: точку захода солнца он чуть передвинул к северу, и сразу ущелье, где было запрятано золото, сместилось.

В чужом потрепанном костюме, собранном по частям, что называется, с миру по нитке, Дорохов чувствовал себя неудобно. Ватные брюки Вавилова оказались слишком длинными, а валенки милиционера растоптанными. От старого и заношенного свитера неприятно пахло по́том. Только телогрейка и шапка третьего охотника оказались впору. Александр отошел от деревни с километр, огляделся. Дорога в полумраке рассвета казалась пустынной. Он вынул из-за пояса наган с облезлым воронением, вытащил из него патроны, пощелкал курком, проверяя, исправно ли поворачивается барабан, осмотрел каждый капсюль. Потом зарядил револьвер снова и опустил в карман брюк. Из голенища правого валенка достал небольшой самодельный нож, попробовал его остроту на ноготь. Остался довольным, снова засунул за голенище. Шел он быстро, размышляя, как все получилось. Перед самым его уходом Мудриков спокойно достал из полевой сумки блокнот и потребовал, чтобы Александр на всякий случай сообщил ему свой домашний адрес в Чите. Туда же записал приметы маскарадной одежды, а в довершение велел ему, Александру, назвать год выпуска и номер револьвера, который в обмен на маузер взял Дорохов у заболевшего милиционера. Этот номер особенно четко остался в памяти — 1602437. Конечно, Мудриков поступил правильно. Все это нужно на тот случай, если Александр не вернется. Но получилось все как-то уж очень откровенно, что ли. Словно в святцы на панихиду записал еще живого человека, с его же согласия.

Интересно, сколько шагов вон до той колдобины? Если чет, значит, все будет хорошо. Саша остановился, а потом, тронувшись, начал считать, стараясь шагать ровно. Оказалось двадцать восемь. Значит, все будет в порядке. Эх ты! Чудак суеверный, а еще комсомолец… Все зависит от тебя самого. Неужели не сумеешь провести каких-то паршивых бандитов? Интересно, а нет ли осечек у револьвера?

— Слушай, ты, друг! Хватит киснуть! — вслух проговорил Александр. — Пой! — И тут же затянул свою любимую песню о комсомольцах, уходивших на гражданскую войну.

Наезженная санная дорога на льду петляла, крутилась от одного берега к другому и оказалась на удивление пустынной. Здесь Зея была широкая, и дул непрерывно въедливый встречный ветер, который в тех краях зовется хиус. Дорохов то и дело прикрывал лицо рукавицей.

— Страшно тебе, Сашка? — громко сам себя спросил Дорохов.

— Конечно, страшно! Не очень, но все-таки страшновато.

— Но ты же мог не ходить.

— Но ведь больше некому. Нас только двоих бандиты наверняка не знают: Туеска и меня. Как же не пойти, раз Туесок в горячке лежит. Они же останутся на свободе, будут воровать, грабить, убивать.

— Значит, ты герой!

— Какой там, к черту, герой, когда иду и поджилки дрожат.

Дорохов подошел к берегу, на котором чернело несколько домов, вытянувшихся в одну линию. Всеми окнами они уставились на реку, словно хотели получше рассмотреть растерянное лицо начальника отделения областного уголовного розыска по борьбе с особо опасными преступлениями. Но, едва ступив на берег, Александр успокоился и уверенно направился ко второму с краю рубленому пятистенку. Вплотную к дому примыкал крытый наглухо двор, и у Александра мелькнула мысль о том, что бандиты запросто могли устроиться на зиму прямо здесь, возле дома. Решительно Дорохов поднялся на крыльцо. Огрызком веника аккуратно смел снег с валенок и потянул на себя дверь. В большой и просторной кухне у печки суетилась женщина лет пятидесяти. Она сунула в угол рогатый ухват и уставилась на гостя.

— Здорово, маманя! Пусти обогреться!

— Заходи, мил человек. Откеле идешь — с низу аль с верху?

— С верху. С Октябрьского. Выхожу на железную дорогу. А к тебе заглянул привет Николаю передать от его дружков-товарищей.

— Какому еще Николаю?

— Ты Агеева будешь?

— Ну!

— Значит, сынку твоему.

— От кого привет-то?

— Ну, мать! Ты чистый прокурор. Лучше б стопку поднесла, пожрать чего дала, а потом и за допрос принялась. — Саша нагло прошел к столу, скинул с плеча мешок, снял шапку и уселся на скамью.

— Нет у меня стопки, — нахмурилась хозяйка, — а щей налью..

Саша демонстративно втянул в себя запах и, входя в роль, мечтательно продолжал: