Мариан Фредрикссон - Книга Каина

Отец и сын смотрели друг на друга, пытаясь понять эти слова. Оба думали: «Что могло лишить воли к жизни столь молодого человека?»

– Трудно понять, – протянул Энки. – Его так легко полюбить, он такой приятный…

– Это наследственное, – решил наконец Бек Нети. – Они всегда были переполнены противоречиями. Сильные и слабые, гордые и застенчивые, холодные и горячие одновременно.

Энки думал по-другому:

– Мне кажется, с ним случилось что-то трагичное, лишившее его сил.

– И это осталось в нем открытой раной…

– Да. И он прикрывает ее независимостью, как повязкой, которая не дает ему истечь кровью.

Тут они увидели Нин. Она поднималась на последнюю ступеньку, Каин шел следом, но, даже поотстав на несколько ступенек, был выше царицы. Вдруг они увидели, как Каин подхватил Нин под руку, помогая ей передохнуть и успокоить дыхание.

Сколько раз уже стоял Бек Нети, наблюдая за царицей, которая мужественно взбиралась наверх, хотя силы ей изменяли; сейчас он облегченно вздохнул, зная, о чем она думает: «Сегодня я могу отдохнуть, сегодня пусть хоть весь свет узнает, что я уже стара и немощна».

Рассвет еще только занимался, и расстояние было слишком велико, чтобы верховный военачальник и его сын смогли разглядеть выражение лиц тех двоих, что поднимались по лестнице, но оба представили себе смех Каина и нежность его жеста, когда он протянул руку, чтобы Нин могла опереться на нее перед последними ступенями.

Вскоре на башне Нода зажегся огонь нового дня на радость солнцу, встававшему с востока.

Пульсирующая в божественных царских жилах кровь устанавливала союз между звездой и ее народом. А крепился союз стихами и песнями, молитвами и ритуалами.

Но более всего – образами. Мастера Нода столетиями совершенствовали искусство ваяния, воссоздавая живые мифы в недвижном камне и тем самым творя чудо: божественный дух вновь и вновь возрождался в земной материи.

Животворящей силой стали легендарные статуи царей, размещенные вдоль торцовой стены колонного зала. Они были высечены из огромных каменных блоков, внесенных в башню; их яркие краски ничуть не потемнели за века. Сходство изваяний с умершими царями было поразительным: издревле художник снимал гипсовую маску с лика почившего властителя, прежде чем тот обретал вечный покой в царской гробнице.

В первое же солнечное утро Нин провела Каина от статуи к статуе, называя имя каждого царя и годы его жизни.

– Это Ли Эль, великий воин, дед по отцовской линии твоей бабушки со стороны матери. А это Каль Иллу, он закончил строительство башни и основал культ бога Сина.

Четырнадцать царей и две царицы.

Каин слушал ее, кивал. А сам угадывал живую боль во всех каменных ликах – свою собственную боль.

«Ты, – думал он, – и ты, и ты тоже». Все они несли тяжелую ношу, его ношу.

На мгновение он перестал ощущать себя чужестранцем; сознание, что те же муки, ту же боль испытывали его предки, будило глубокое чувство родства.

Долго стоял он перед статуей одного из царей, умершего молодым, в лучшие годы. Всматривался в лицо статуи; живой и мертвый, взирая друг на друга, мерялись болью, заключенной в глазах.

«Брат, – подумал Каин, но тут же поправился: – Нет, не брат, гораздо ближе. – Каину почудилось, будто он ощущает пульсации крови умершего в своих жилах. Он попробовал прогнать это ощущение. – Нет, невозможно. Ведь он мертв. Он всего лишь статуя. – Но в следующее мгновение подумалось: – Нет, не мертв. Он вернулся и вложил в меня свою судьбу и свою боль».

Словно сквозь туман доходили до него слова Нин:

– Он был великим царем. Все ладилось в его руках. При нем царство сложилось, окрепло и обрело порядок.

– Он был несчастным человеком, – возразил Каин.

– Правильно, – подтвердила Нин, невольно понизив голос под влиянием сумрачности Каина.

– Как он умер?

– Мне не хотелось бы говорить об этом.

– Мое право знать, – еще раз возразил Каин, и Нин сдалась.

– Однажды безлунной ночью он поднялся на крышу башни и вонзил в свое сердце священный нож, – горестно сказала она.

И тут боль в глазах статуи обрела оттенок вины, во всяком случае, так показалось Каину. И он подумал: «Ты, наверное, как и я, не сдюжил. И однажды муки твои стали невыносимыми. О Боже, как я понимаю тебя! Наверное, как и я, в поисках первоосновы зла ты отдалился от всех, и все отдалились от тебя. Наверное, как и я, ты хранил жуткую тайну, твой поступок был столь ужасным, что в его реальность нельзя было поверить, а значит, нельзя было и поделиться с кем-либо. Ты был умельцем и, возможно, подобно мне, считал, что все это – лишь мираж:, не имеющий отношения к действительности. Ты никогда не был пленником игры и поэтому играл.

И все же ты попался в собственные сети, как и я».

– Он женился на царице из Эриду, большого города на западе, и очень любил ее. Но она была лишь ребенком, падким на развлечения и дорогие подарки. – Голос Нин звучал отстраненно, казалось, она целиком ушла в воспоминания.

«Ты, как и я, обнимал мечту», – подумал Каин, а вслух сказал:

– Оставь меня, пожалуйста, наедине с ним.

Нин кивнула, она слишком сильно была занята собственными мыслями, чтобы почувствовать себя уязвленной.

Каин долго оставался возле статуи, не давая прерваться связи времен. «Он имеет право знать, кто я», – думал он, уверенный, что и без объяснений тот, другой, его поймет.

И все же он попытался: «Всю жизнь я искал свою судьбу, безмолвно блуждал в отчужденности. Но самоочевидных ответов, тех, которые дарят людям чувство единения, я так никогда и не нашел. Трудно быть немым и искать объяснения в тишине. Ты явно знаешь, каково это.

Потом меня захватили такие запутанные и многогранные события, что слова были лишними. Но именно тут они и возникли, все же я сын Евы. Странно, слова, наверное, всегда были во мне, но я смог отыскать их – или они меня? – только когда твой народ принял меня».

Во взгляде статуи Каин прочел недоумение.

– Ты прав, – сказал он, помолчав. – Что-то другое раскрепостило меня.

И тут он вспомнил утро у реки после убийства Сатаны. В те ранние часы трава была зеленее, а река синее, чем всегда, птичье пение обладало необычайной прелестью, все испускало прекрасные запахи, все было чудесным.

– В то утро я увидел новый мир, – обращаясь к статуе, пояснил Каин, и ему показалось, что та кивнула в ответ.

– В то утро я впервые сумел поговорить с матерью и одержать победу при помощи слов, – продолжал Каин, а изваяние терпеливо взирало на него печальными глазами.

– Когда Сатана умер, слова обрели свободу, так это было. Почему? Ты должен знать: я всегда мечтал попасть туда, в Эдем, – помолчав, признался он. – Думаю, ты понимаешь: это была мечта о свободной жизни, в которой никого не отталкивают, где слова вообще не нужны. Я хотел вернуться к жизни без воспоминаний. Без воспоминаний муки быстротечны. Там, в стране детства, существовало только СЕГОДНЯ, только мгновение, полное переживаний.