Александр Авдеенко - Граница не знает покоя

— Дикий кабан прошел. Здесь рядом тропа, к ручью на водопой бегают. Запоминайте по звуку. Запоминайте место. Смотрите, вот их следы.

Низко, у самой земли, вспыхнул карманный фонарик, в кружке света солдат увидел глубокие, четкие отпечатки. Присев на корточки, Гордеев скользнул лучом в сторону, ощупал им влажную землю, покрытую гнилой травой и ноздреватым подтаявшим снегом.

— Вот тоже, отметины. Но это другой кабан оставил. След у него поглубже, зверь покрупнее был. Все это знать надо, пригодится.

Они пошли дальше. Скоро густой кустарник кончился. Из низины потянуло запахом воды и плесени.

— Здесь самое плохое место на всем участке, — приглушенно объяснял старшина. — Болото. Кочки, топь. Тут КСП не проложишь. Нужна удвоенная внимательность, тут слушать и глядеть надо в оба. На болоте есть проходимые тропы, я покажу. Но если тропы известны нам, могут знать о них и другие.

Сонно вскрикнула в камышах, хлопнув крыльями, ночная птица. Козлов невольно остановился опять. Только на миг задержал шаг и пошел дальше, но от внимания Гордеева это не ускользнуло. Он промолчал, улыбнулся в темноте. Кому-кому, а уж ему, старшине-сверхсрочнику, инструктору службы собак Геннадию Гордееву хорошо известны сейчас чувства и мысли солдата-новичка, только начинающего свои первые шаги на границе… Думает Козлов, конечно, о том, чтобы вовремя уловить малейший шорох, звук, чтобы не осталось незамеченным скрытное, тихое движение в темноте. А сейчас он весь превратился в слух, глаза его сверлят ночь, а мысли заняты одним: если придется столкнуться с нарушителем, то не прозевать, не растеряться, не сделать промашки… Что ж, правильно думает! Сейчас всюду стоит тишина на границе, но никто не знает, что произойдет через минуту, через час. Порой эта тишина бывает обманчивой.

За четырнадцать лет своей пограничной службы многое пришлось испытать Гордееву, многое увидеть, со многими неожиданностями столкнуться. Десятки раз шел по следу врага, слышал свист вражьих пуль, случалось — сходился и в рукопашную, а бывало сутками подолгу лежал в засаде, терпеливо выжидая появления непрошенных гостей.

Эта овчарка Сигнал, что бежит на поводке, рядом, у Гордеева не первая. Был Алмаз — погиб от пули лазутчика, был Бокс — этого пришлось заменить, не поддавался учебе, смыкал челюсти на шее врага намертво. И шинель на плечах старшины не первая, были до этого и простреленные, и обожженные.

Всего, конечно, не вспомнить. Одни эпизоды как-то поблекли, стерлись в памяти, но были такие, что запомнились Гордееву четко и ясно и, пожалуй, на всю жизнь. Вот хотя бы тогда, в сорок девятом году. В этих же краях, у Карпат. Так же, как сегодня вечером, он сидел тогда в ленинской комнате, и точно так же раздался голос дежурного по заставе…

Двое пограничников азартно сражались в шашки. Болельщиков было много, и каждый считал своим долгом давать советы игрокам, как лучше и куда ходить, Гордеев со стороны наблюдал, как нервничают, отмахиваясь от советчиков, те двое, что склонились над доской. В ленинской комнате было шумно, ярко горел свет. А за окном шел снег. Был он мелкий, и сыпал, сыпал несколько дней не переставая. Гордеев прислушивался к завыванию ветра, думал о чем-то своем.

— Старшину Гордеева — к начальнику! — пробасил дежурный, и в комнате сразу стало тихо. Пограничники как будто почувствовали, что вызов этот не случайный. И не ошиблись.

Начальник заставы капитан Марюшин, невысокий, крепко скроенный молодой офицер, с русыми усами на обветренном скуластом лице, встретил Гордеева в кабинете стоя. Застегивая солдатский ватник, капитан кратко объяснил:

— Паренек из села только что был у меня, школьник. Говорит, что мать видела в лесу незнакомых людей, шли к заброшенному сараю, что стоит на опушке, возле Крутого Яра. Трое, по одежде как будто охотники. Но паренек — из упрямых, — улыбнулся Марюшин, — убеждает, что охотники, на ночь глядя, в село идут, а не в лес, да еще в такую погоду… Мне надо выезжать на стык слева, там тоже обнаружена вооруженная группа. А вы, старшина, берите усиленный наряд и проверьте этих охотников. Да не рискуйте без надобности. Берегите людей и себя. Все! Выполняйте.

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Пограничники быстро разобрали из пирамиды оружие, выбежали во двор заставы.

К ночи мороз крепчал. Под каблуками поскрипывало, звонко хрустел ледок. Растянувшись цепочкой, наряд приближался к лесу.

Старый полуразрушенный сарай белел в темноте шапкой снега на крыше. Вокруг было тихо. У сарая никаких признаков жизни. Следы, и те замело, засыпало.

Прошло полчаса, час… Томительно долго тянулось время. Сжимая холодные автоматы, четверо пограничников в маскхалатах лежало за деревьями. Снег медленно притрушивал продрогших бойцов, они постепенно превращались в холмики, сливались с белым покровом, растворялись в нем.

«Неужели успели ускользнуть?» — тревожно думал Гордеев, пристально оглядываясь туда, где темнело приземистое деревянное строение. Гордееву давно казалось, что у сарая, прижимаясь к затемненной стороне, кто-то стоит, прячется, но снег уже валил хлопьями, мешал вглядеться как следует.

И все же, тот, у сарая, не выдержал. Он отделился от стены темным силуэтом, отошел, видимо, греясь, на несколько шагов к деревьям. Все было ясно.

Рядом лежал сержант Егоров. Рука старшины коснулась его плеча. Егоров понимающе наклонил голову, приподнялся на локтях, прижался щекой к прикладу.

Гордеев пополз. Он двигался медленно, сантиметр за сантиметром, шаря рукой вперед себя, раздвигая в стороны колючие, насквозь промерзшие стебли ежевики. Теперь сарай был в каких-то пятнадцати метрах от старшины. Он уже хорошо различал фигуру часового. Тот стоял под деревом, поперек груди его висел короткий, нерусского образца автомат, зловеще поблескивая металлом, Гордеев отсчитывал секунды, ждал. Он был спокоен, чувствовал только, как напрягся каждый мускул, да неприятный холодок полз по спине.

Диверсант потоптался на месте, побрел за угол сарая.

Решение возникло внезапно. Вскочив на ноги, старшина кинулся к бревенчатой стене, вжался в нее, и почти в тот же миг услышал шаги. Часовой прошел близко, тихо мурлыча какую-то песню, ничего не подозревая.

Гордеев шагнул вслед за ним, громко аппетитно зевнул, лениво спросил:

— Сколько времени, не знаешь?

Диверсант повернулся не спеша, голос у него был хриплый, простуженный:

— Не спится, коллега? А я бы с удоволь…

Он проглотил полслова, щелкнув зубами. Голова его дернулась назад. Удар кулаком в подбородок свалил бандита в снег. Вскрикнуть он не успел. Жесткое, пропахшее потом сукно его же шапки поползло ему в рот, зажало дыхание.

…Их оказалось вовсе не трое.