Александр Путятин - Обаламус

Осталось только придумать, что со всем этим делать в конкретном случае с Обаламусом. Ведь мне обмануть врага будет — как говаривал в таких случаях классик [60] слова «архисложно» и «архиважно» любили повторять артисты, игравшие в советских фильмах В.И.Ленина — архисложно… Прибыв на Землю, бесплотный дух обоснуется в моём мозгу, станет смотреть на мир моими глазами, слушать моими ушами. Беляеву, Кутузову и Ренненкампфу было легче. И тем не менее, внутри с каждой минутой крепло ощущение, что ответ где-то рядом: уязвимое место я интуитивно уже нащупал, осталось только всё это формализовать…

Нащупал, формализовать… Стоп, что в Славиной лекции главное — в любых сильных сторонах можно найти свои слабости! А в чём главное преимущество Обаламуса? Проторчав больше года в нашей общей голове, пришелец изучил меня, как облупленного… Но меня — не армейского лейтенанта, а того лопоухого студента, каким был Саша Серов во время нашей первой встречи. Ведь в прошлом году я потому и заподозрил пришельца в двойной игре, что при повторном визите он не учел произошедших во мне изменений. Иначе и быть не могло. Ведь если Обаламус живет практически вечно, то сам, как личность, не меняется уже очень давно. И мысль, что сегодня я буду не таким, как год назад, у пришельца может даже не возникнуть.

А кем я тогда был? Перекати-поле… Куда ветер подует, туда его и несет. Сейчас же — совсем другое дело! Я добивался службы в армии и обошел все преграды. А потом в кратчайшие сроки создал все мыслимые условия для встречи инопланетного врага… Ну, хорошо: почти все. Я… Стоп, не слишком ли ты расхвастался, дорогой друг! Нет самого главного — четкого плана операции! И над этим нужно ещё крепко думать! А пока суть да дело… Продолжим-ка мы использовать возможности Обаламуса для борьбы с ним самим.

Я закрыл глаза и (в который уж раз за сегодня?) принялся представлять наилучший «молот» для моей несчастной черепушки. В идеале нужен: супертяж, мастер спорта по боксу, солдат срочной службы. И ещё он должен быть жутко самолюбив и очень азартен. Если мне удастся найти такого уникума и закрепить его за нашим спортзалом, останется лишь отточить систему аргументов. Как запереть Обаламуса, не вызывав у него подозрений, я уже придумал. И эта часть плана полностью соответствовала всем принципам тактики, с которыми меня познакомил Слава.

Ну, ладно… Допустим, выход закупорен!.. Замурован наглухо… А дальше? Перспектива до самой смерти таскать в себе это существо мне не улыбается, организовывать коллективное самоубийство хочется ещё меньше. А вот что с ним можно сделать ещё — я понятия не имею. Остаётся надежда, что в критический момент схватки ответ подскажет сам Обаламус. И для этого я должен буду пришельца испугать. Чтобы ужас навылет прострелил его поганое нутро! Чтобы паника кандалами сковала бесплотную душу! Захватила её внезапно, отрезав все надежды на спасение… И вдавила в пыль и прах непреодолимой своей мощью! Прошибла мозг колотящим сердце страхом — до желудочных колик, до дрожи в моих коленках, до поноса! Вот тогда-то он и будет готов на всё, чтобы избавиться от этого кошмара…

— Товарищ лейтенант, карты пришли! Посмотрите?! — Пашин голос пробился ко мне сквозь плывущий куда-то тёмно-серый туман.

Неужели всё-таки задремал?

— Да, конечно… Спасибо! — моргая сослепу глазами, потянулся я к чайнику. — Положи их на стол, сейчас погляжу.

Чёрт бы её побрал — эту двухсменную работу! С ней даже конец света проспишь — не заметишь… И тут вдруг меня осенило: Обаламус же не просто так — бессмертный!.. Наверняка это результат долгой, а не исключено что и направленной, эволюции. И если уж его раса добивалась вечной жизни, значит смерть для них — самое страшное, что может случиться! Она ТО САМОЕ — ужаснейшее из всех возможных несчастий — что мне и требуется…

А значит: в критической ситуации, в момент смертельной опасности ничто в мире — ни абстрактные идеи, ни интересы мифического Сообщества, ни иные, в других обстоятельствах важные, соображения — этого страха не перевесит! И тогда получается, что мне не нужно ничего изобретать!!! Достаточно просто-напросто внезапно поставить пришельца перед выбором: правда или немедленная смерть… Ну, и что тогда сделает Обаламус? Солжёт! Он же считает себя очень умным. А если я тут же поймаю его на вранье, да ещё и не один раз? И пригрожу нашим с ним коллективным самоубийством? А потом доходчиво объясню, насколько всё это — не на шутку… Бесплотный дух начнет метаться в поисках выхода, а не найдя его, может расколоться. Но для этого мне надо поставить гада перед выбором: правда или немедленная смерть! А ещё — Обаламус должен быть в панике!

Гм… Языком-то легко трепать! Должен, обязан… Подсказал бы кто ещё: где искать несоответствия в словах и действиях пришельца? А для начала неплохо вспомнить всё, что я о нем знаю: малейшие оттенки чувств и детали поведения, все штришки в интонациях и любимые логические посылки — всё до последней мелочи! Мда… Ничего не помню… Не за что зацепиться! Знать бы заранее, а так… Я ведь даже его поисками в библиотеках не особо интересовался. Что читали, когда? Разве ж сейчас вспомнишь! Память-то у меня самая что ни на есть обыкновенная…

Стоп-стоп-стоп!.. Это у меня — «самая что ни на есть», а у него?! Мы ведь дважды одну и ту же книгу ни разу не заказывали! Значит, Обаламус запоминал с первого прочтения любой, даже самый сложный, материал! Фотографировал страницы? А почему — нет? Тогда хранил он это, вероятнее всего, в наших общих извилинах, больше-то негде. Возможно, что и до сих пор хранит! Но как к той информации подобраться? Гм… Если я ещё не забыл университетский курс программирования, должны быть стандартные управляющие команды: ключевые слова, образы или эмоции. Две новые функции мозга я «дуриком» уже включил. Кто сейчас мешает попытаться так же — ощупью, наугад — поискать и третью?

Я закрыл глаза, пытаясь разбудить спящее воображение… И вот уже вокруг засверкали отражёнными огнями потолочных ламп зеркальные стены университетского лифта, пролетающего — как и тогда — без остановок нижние этажи. Восхитительное ощущение давящего на ноги пола. Скрип тормозов. Лязг раздвигающихся дверей. Несмолкающая с утра до ночи какофония студенческих голосов, гулких шагов, целого спектра разнообразных стуков, шорохов, дверных скрипов… Медная ручка массивной дубовой двери, отполированная до блеска миллионами прикосновений. А за ней, внутри читального зала, слышен лишь шелест тысяч страниц да неясный гул изредка перешептывающихся соседей. Запрет на разговоры в полный голос библиотечная администрация воспринимет буквально, попытки нарушить его — пресекает решительно.