Виктор Сафронов - Привет из ада

— Мать честная! Сандалики выглядывают? Ага… Значит, щас они не просто здесь затерялись, типа, после пляжа, а видно одеты на чьи-то босые ножки.

Разбросали, разобрали ящики, а там тело человеческое.

Вот они снова все удивились. Сандалики с ногами ладно, такое вполне может быть, но тело, откуда взялось? Подкинули, что ли?

А вот когда разобрались, что тело принадлежит Коле Рысаку, тут-то приглашенный генерал Стырин и закричал:

— А сандалеты, как раз на меня.

Оказывается, пока все ящики разбирали, он сандалики с трупа примерял.

Труп себя потом не правильно повел, не солидно.

Вытекшие мозги оказавшиеся повидлом из банки, "восставший из ада" со лба рукой оттер, сел прислонившись спиной к ящику, и молвит человеческим растерянным голосом:

— Пацаны! Люди! Если я в аду, то оставьте меня здесь, очень уж душевная компания подобралась.

— Кому лежим, чего ждём, и вообще, кончай притворяться, — накинулся на него Байкал. — Мы все очень за тебя переволновались.

— И правильно сделали… — это было последнее, что сказал Коля Рысак. — После чего возьми да и умри, всерьез и надолго.

Над трупом склонился прокурор Забалов и со знанием дела, глядя на пулевое отверстие в области сердца, сказал вроде бы серьезно:

— Все ясно. Инфаркт миокарда…

Многозначительно подумал и добавил:

— Столько сейчас молодежи от этого дела умирает, просто ужас какой-то.

Видно не всему смог меня научить друг и учитель Ассенизатор. Хотя именно этому он меня и не учил. Сам всегда до миллиметра выглаживал и просчитывал все возможные варианты возникновения нештатных ситуаций. И в письмах ко мне коротко, но очень дотошно буквально по секундам рассчитывал все мои действия шаг за шагом… Для упрощения задания, вылизывая передо мной ковровую дорожку до идеального состояния… Тем самым, отводя от меня беду и доказывая на личном примере пагубность дилетантизма. А мне?

А мне вот так с налета. Просто не с того не с сего захотелось занять место профессионального убийцы.

Аллё? Кому мстим?

Мужикам?

Так вроде вылечилась от позора своего?

Сейчас вроде как сиди в семейном замке дорогого мужа-барона, разглядывай для мышечного тонуса древние рыцарские доспехи и не рыпайся.

Если уж совсем неймется? Можешь семечками поплевать в заросший и высохший оборонительный ров замка.

А если этого мало и нервы захотелось пощекотать, бомби мужа драгоценного искам о защите девичьей чести и здоровья… Уничтожай его банковский счет.

Нет же. Угораздило меня дуру набитую, здесь оказаться.

Когда я после исполненного выстрела, закинув винтовку за плечо и отряхнувши с колен налипшую грязную траву и комья земли, подошла к машине… Попыталась в нее сесть… Нет, не получилось это у меня.

У арендованного старого и добитого "драбчака" поджидал неожиданный поворот комичной трагедии моей жизни.

Сзади, точно по макушке мне достался очень выверенный профессионально исполненный удар, от которого даже синяка не остается, но сознание теряешь полностью…

Очнулась я в каком-то фургоне, будке или подвале?

Не сразу, но темнота стала проясняться и из нее стали проступать, сперва выпуклые тени и за ними уже зыбкие очертания чего-то живого.

Напротив меня сидел пожилой мужичёк. Маленький, тщедушный, очень домашний с бесконечно добрыми и лукавыми глазами. Он напомнил мне картинку с дедушкой Лениным из старинного букваря, по которому училась читать еще моя мать.

Сидел дедок чинно. Нацепив на нос очки, изучающе читал мои документы. Они у меня в сумочке были. При чем не только что-то из заграничной липы, но и из нашей бывшей страны всеобщих советов.

Косметический и маникюрный набор. Письма. Записная книжка. Деньги. Авиабилеты. Много разного барахла можно отыскать в дамской сумочке для интересующегося и любопытного.

Читал внимательно. Когда я застонала, он даже поморщился от неудовольствия, но все равно был очень мил и приветлив.

Начитавшись моих бумаженций, горестно вздохнул и с неподдельной грустью начал спрашивать меня обо всем. О жизни. О моих внутренних сомнениях. О последней прочитанной книге…

А я и слушать ничего не желала, понимала, что просто так по кумполу могут бить только представители народно-олигархической власти (бандюги те попросту бы убили) поэтому требовала то консула, то адвоката. И хотя тошнота явно указывала на сотрясение мозга, но шумела я громко:

— Я - иностранная подданная и не позволю так с собой обращаться… Консула и адвоката мне сюда быстро!

— Ты определись с чем-нибудь одним, красавица ты наша отечественного разлива, — и как-то загадочно улыбнулся.

После чего достал небольшой дамский браунинг, неторопливо, даже с эдакой показной ленцой навернул на ствол глушитель и совершенно спокойно прострелил мне левое колено.

Когда я зашлась криком от боли "добрый доктор Айболит" все тот же дедуся сделал мне обезболивающий укольчик. У него у садиста даже шприц заранее был приготовлен.

Чуть боль утихла я, обнажив свой разум возмущенный, бросилась на него отомстить за безвинно пролитую кровь. Он уклонился от моих кулачков и ткнул пальцем в солнечное сплетение. Пока я пыталась словить ртом воздух он, также не торопясь с постным выражением на лице, для верности прострелил мне локоть правой руки.

После этого вот здесь, в этом самом место тут же нашелся и воздух, и аппарат чем его вдыхать…

— Ты мне симметричная моя внученька сейчас все расскажешь или чуть погодя? — спросил он и его ласковые глаза излучали нежность и сострадание к моим мучениям.

Казалось, еще мгновение и он не выдержит всего этого… После на коленях будет умолять меня о прощении… Или уж, в крайнем случае, разрыдается и выбежит из будки, в поисках раскаяния и спасения своей подлой душонки.

Ожидания оказались тщетны. Боль возрастала с каждым мгновением. По кабине по-прежнему продолжал постукивать нудный осенний дождик.

Я… Сдуру стала думать о моросящем дожде, увеличивая паузу и ожидая наступления всего перечисленного. Он же видать большой дока в женской психологии и тонкой организации центральной нервной системы тут же отыскал ключик к моей душе. Прострелил мне, старая сволочь правое колено. И опять спросил что-то малозначительное: как меня зовут или откуда я родом? Попробовала, было, я покричать от боли, он тут же прострелил мне уже левый локоть.

Наверное, от жутких мучений, а может от обиды или от каких-нибудь других причин, я прямо у него на глазах поседела? Не знаю. Сама себя со стороны не видела, но он как-то уж совсем странно глянул на меня и покачал головой.

Голос у меня пропал полностью. Кричать больше было нечем. Я даже не могла опереться на руку. Сквозь нарастающий от вернувшейся боли гул, затем удары большого барабана у меня в голове услыхала.