Виктор Сафронов - Легионеры

От всего этого, по-видимому, даже у дурной железяки с проводами внутри, не выдержало сердце и она безвременно скончалась. Покинула нас. По крайней мере красная лампочка перестала подсвечивать местонахождение камер наблюдения. Мало того, подсоединенные провода перестали ударять током, во время их проверки старым аргентинским способом, это когда два оголенных провода прикладывается к кончику языка. Ох, и громко же орал, после каждой такой удачной проверки, новообращенный электрик-ксенофоб.

За это время случилось еще одно вполне рядовое и заурядное событие. Пару раз Алексей видел мелькающие тени и вспышки фотоаппаратов, но решил за фотографом не бегать. Попросили солдатика, которого в самом начале курортного сезона сняли с дерева и который, до сих пор не говорил своего имени. Он вообще ничего не говорил, только иногда, перед заходом солнца, начинал рыть яму и при этом жутковато смеяться и грозить грязным кулачком, своим скрытым врагам. Так чего талантливому землекопу зазря пропадать, резонно рассудил Гусаров, пусть свои способности откапывает-закапывает в нужное время и главное, в нужном месте. Отрытую и каждый день углубляемую яму, накрыли тонкими ветками и оставили в режиме ожидания сюрпризов.

Не зря старались. В отрытый окоп и попался фотограф.

— Ага… Попался, ужин!

Услышал сверху, торжествующий возглас, испуганный фотограф.

Он второй час сидел в яме и не прекращал робкие, бесполезные попытки, как можно быстрее выбраться из нее. Однако глинистые стенки и озноб от сырости сковывали любые благие инициативы.

— Помогите мне, пожалуйста, отсюда выйти, — со стоном попросил тот, кого назвали «ужином».

— Идите все сюда, — заверещал кто-то сверху. — У нас сюрприз… Сегодня судьба одарила нас свежим рулетом.

Раздался любопытный топот ног. Сверху наперебой загомонили, заелозили голоса. Незнакомый баритон, имея ввиду его акцент с уважением произнес:

— Матерый зверюга, — после секундной паузы добавил. — Такого и колоть не хочется, только шкуру попортим…

Находящийся внизу фотограф, с одной стороны был счастлив, что его наконец-то нашли, а с другой с волнением прислушивался к тому, что о нем говорили, на довольно странном языке, издали напоминающем французский.

— Не матерый, а опытный, я на таких в Африке охотился, — чья-то стриженная голова свесилась сверху, внимательно рассматривая добычу. — Вон, у него сумка на плече? Он в нее свои запасы, как верблюд, на потом складывает.

— Это не сумка, — неуверенно попытался возразить еще один голос.

— А что? — удивились сверху.

— Это трофеи, — убедительно подвел черту обладатель командного голоса. — Видно кто-то беззащитный попался на его могучий коготь и острый клык… Ну, ничего, больше он другим зла не принесет… Перед камином шкуру брошу, буду перед соседями хвастаться. Да… Редкостная удача…

— Я не зверюга… Я даже не «Горбун-Квазимодо» из «Нотр Дам де Пари», — захныкал снизу фотограф. — Достаньте меня, мне надо зарабатывать деньги и содержать две семьи, на мое имя записанные… За машину, еще вот, кредит не выплачен…

— Опасный зверь, — возникла пауза, после которой тот же голос сказал. — Предлагаю. Для того, чтобы он нас не поранил или клыками не порвал, сперва забить его… Ну, или в крайнем случае, сверху забросать камнями и уже после этого доставать…

— Зачем эти сложности, — возразили сверху. — Рогатиной в мохнатое брюхо ткнем и все дела.

— Нет, после этого печень будет горчить. Есть не возможно. Давайте не забывать, что и мы когда-то были людьми…

— Ладно, давай просто достанем, после разберемся, мохнатое у него брюхо или нет, — и уже непосредственное обращение к будущей жертве. — Слышь, мужик. Цепляйся там, чем-нибудь…

В яму сползла веревка. Фотограф вцепился в нее в том числе и зубами, в этом состоянии, со сведенными судорогой челюстями его и вытащили.

Фотограф, испачканный глиной и еще чем-то неприятно пахнущим, как только его вытянули, сразу стал крепко переживать. И не мудрено. Любому нерв будет воспаляться. Когда при нем, предварительно выяснив, на каком языке лучше понимаешь устную речь цивилизованных дикарей. Живописно одетые в листья и перья граждане, долго решали, съесть его сразу сейчас или сперва доесть, пока еще не остывшего и не испортившегося, вчерашнего любопытного. А его, как альтернативу кулинарному стандарту, подкоптить и в качестве живой консервы, оставить на потом. Ругались, спорили, кричали. Но к определенному выводу так и не пришли.

Видел отловленный, что ребята шутки шутят, пытался даже сам натужно улыбаться, но, в один из моментов нервишки подвели, не выдержали. Когда объекты его фотографического интереса, начали со знанием дела выяснять, какое место у фотографов-папарацци вкуснее, и, отличаются ли они по вкусу от других фотографов? Он предпринял неудачную попытку побега от судьбы. Но, было видно, в школе физкультура и поднятие тяжестей на время, были не его любимыми предметами. Завалил задуманное и сам свалился в уже обжитую им яму.

Во второй раз его достали из ямы и привели в чувство испытанным способов, две увесистые оплеухи. Дождались, когда он перестанет икать. Попросили не волноваться по разным пустякам. И стали объяснять трудности быта родоплеменной общины.

Основной упор в разъяснительной работе был сделан на то, чтобы он, как парящий буревестник, раздвигая упругим плечом пласты времени и пространства. Быстренько побежал и доложил начальству о том, что некоторым бойцам, не будем называть их засекреченных имен, уже изрядно надоело вести подобный образ жизни, да и соль заканчивается. Если же их отсюда забирать не намерены, а будут и дальше испытывать, да оценивать, так пусть, хоть солевого запаса подбросят…

Когда представители легионерского племени увидели, что процесс объяснения достиг мозгов фотографа. Можно было и познакомиться. Он назвался Педрилом Карлеоне и почему-то застеснялся этого. Другие, кроме рассеянного Рысака, сделали вид, что не обратили на его гордое имя никакого внимание.

— Требуй возвращения добрачного имени, а не то попадешь с таким именем к нам в колымские края и все… Покоя тебе там не будет.

Со знанием дела, начал было объяснять ему неточность имени Коля Рысак, но увидев, что он ничего не понимает, прекратил бесплодные попытки.

Как мог, абориген-полукровка попасть в эти самые колымские края, Рысак не уточнил. Но со стороны было видно, что пожалел он его вполне искренне.

— Ты им там объясни, что нас пора забирать, — втолковывал Педриле Алексей. — Нам то, что? Нам здесь, даже нравиться. Но один из бойцов, сошел с ума. Даже не совсем сошел, но отъехал мозгами дальше, чем можно. Ему уже пора оказать посильную психиатрическую помощь. А из нас никто к этому не способен. Ты понял?