Яков Рыкачев - Коллекция геолога Картье

Оставшись один, Брокар подошел к высокому трюмо и оглядел себя с головы до ног. Право же, для человека, «готового на все», у тебя слишком жалкий вид, Брокар! Эти впалые, будто всосанные щеки, голодные, в красном окружии, глаза, этот ужасный, позапрошлогодней моды костюм, стертые ботинки, нечистое белье! Брокар, Брокар, и как только дошел ты до такого падения! А еще лезешь в шантажисты! Шантажисту полагается иметь «вид», иначе кто станет с ним считаться!.. Эх, только бы приодеться да наесться вволю, а там ты еще покажешь себя. А ну, выше голову, Брокар! Сегодня твой Аустерлиц, твой Ваграм! Помни: терять тебе нечего, а приобрести…

— Мосье?.. — Стамп в спокойном удивлении стоял на пороге. — Что вам угодно, мосье?

Брокар согласно разработанному плану нахально улыбнулся.

— Что мне угодно? Денег, милейший! Ничего другого. Этакой доброй толики денег!

— Что такое? — с брезгливым недоумением произнес Стамп. — Каких денег?

— О, самых обыкновенных! — упиваясь своей ролью, воскликнул Брокар. — Тех, что в чрезмерном обилии выпускает наше государственное казначейство! Да вам ли, почтенный, не знать…

— Слушайте, вы! — резко прервал Стамп. — Когда нужда принимает такой нахальный облик, ей трудно рассчитывать на жалость или сочувствие. Вы надели на себя не ту маску. Но я христианин, и у меня есть правило: не отстранять протянутой руки. Вот вам сто франков — и уходите!

— Да вы что? — усмехнулся Брокар, твердо усвоивший, что ему нечего терять. — Вы, может, и впрямь не узнали меня? Могу напомнить… — Он вплотную приблизился к Стампу и внушительно, по складам произнес: — Мор-ту-ин!

— Да вы, верно, пьяны, — Стамп с отвращением откинулся от наседавшего на него гостя. — Ступайте прочь, или я прикажу вас вывести!

— Нет, милейший, не прика́жете! Не рискнете! — Брокар развязно зашагал по гостиной. — Вы рассуждаете сейчас примерно так: «Этому человеку явно нечего терять, и он способен на все. Пусть он даже не знает, с какой целью я приобрел у него два года назад мортуин, не знает и того, воспользовался я его мортуином или выбросил за окошко. Но он получил от меня за молчание кругленькую сумму и понимает, что дело шло не об опытах с морскими свинками. Наконец ему известно теперь, кто я такой: деляга, да еще, может, из темных деляг. Если он подымет вокруг моего имени шум и пустит в оборот это страшноватое словцо мортуин… Нет, уж лучше заткнуть ему глотку банкнотами! К тому же человек он, видать, бывалый и дошлый. Как, к примеру, сумел он отыскать меня в шестимиллионном Париже?.. Конечно, можно бы его припугнуть, как в тот раз, полицией и даже усадить за решетку. Да что толку? Он возьмет да и напишет какому-нибудь крикуну — депутату, прокурору, министру юстиции, а то и просто в газету! Словом, здорово я оплошал два года назад, связавшись с этим типом. А за оплошность надо платить!..»

И Брокар, остановившись около хозяина, самым наглым образом вытянул перед собой руку и развернул ладонь.

Пока Брокар говорил, Стамп ни разу не прервал его. Он все так же стоял в дверях, как бы подчеркивая, что не намерен входить с непрошеным гостем ни в какие отношения. Но брезгливо-гневное выражение постепенно сходило с его лица, а под конец оно сменилось даже благожелательным вниманием. Когда же Брокар, завершив свой монолог, протянул к нему руку, Стамп расхохотался вдруг неожиданно — тонким, визгливым смехом. Он хохотал долго, основательно, на одной и той же ноте, без всякого напряжения, будто выполнял какой-то обряд. Брокар, не зная, что означает этот смех, улыбался ему в ответ чуть смущенной, кривой улыбкой: уж не потешается ли над ним этот чертов Стамп?..

— Вы очень рассмешили меня, Брокар, — заговорил, наконец, Стамп ровным голосом. — Я никак не ожидал от вас этакой беспардонной наглости. Однако — к делу!

Перед Брокаром стоял сейчас тот самый Стамп, с лестничной площадки, — угрожающе решительный, с безжалостными глазами, — и он снова ощутил былой трепет.

— Вы правы, — продолжал Стамп, — человек, которому нечего терять, — опасное животное. Вот вам чек на тысячу франков. Теперь вам есть что терять, и надеюсь, вы снова станете человеком, то есть обыкновенным трусливым животным. И зарубите себе на носу, — Стамп шагнул к Брокару и согнутым пальцем несколько раз пребольно стукнул его по переносице, — зарубите себе на носу: я не из тех, кто поддается шантажу! Хотите служить мне — извольте, мне такие отпетые люди нужны! Заслу́жите — будете кормиться, да еще как! А за прошлое — ни гроша! Всё!..

— Одной тысячи мне мало…

— Я сказал: всё! — Стамп железной рукой ухватил Брокара за ворот пиджака.

— Право, я заслужу…

— Сначала оденься, обуйся, приведи себя в должный вид, ты, оборванец! — уже добродушно заключил Стамп. — В таком виде ты годен только на свалку! А когда понадобишься мне, я дам тебе знать! Сам же сюда — ни ногой!..

И Стамп подтолкнул гостя к двери.

— Антуан, проводите мосье Брокара!..

Брокар пришел в себя только на улице, в правой руке у него был крепко зажат чек на тысячу франков. Не сделал ли он опять глупость, не поддался ли слабости? Не мог ли он настоять хотя бы на двух тысячах? Не вернуться ли ему назад? Этот Стамп явно струсил, раз нашел нужным раскошелиться хотя бы на тысячу!..

Нет, нет, начать все сначала у него не хватит сейчас сил, его до конца вымотала эта встреча! Прежде всего надо поесть, а то его просто шатает от голода. И тут Брокара охватило вдруг восторженное, ликующее чувство, он готов был петь, кричать, пуститься в пляс. Час назад у него не было на что пообедать, а сейчас он может зайти в любой, самый дорогой ресторан, потребовать самых дорогих блюд, тонких вин! И то же самое будет завтра, послезавтра, через неделю, через месяц! А впереди — еще тысячи и тысячи, этот тип теперь у него в руках, недаром обещал он ему, Брокару, какие-то сверхвыгодные дела! Браво, Брокар, браво, наконец-то ты на верном пути!..

«Все это так, дорогой мой, — ласково улыбнулся себе самому Брокар, стоя перед зеркальным стеклом витрины, где отражалась его потрепанная фигура, — но в таком виде ты и действительно годен только на свалку, как сказал твой новый приятель Альбер Стамп. Ни один уважающий себя швейцар не пропустит тебя в ресторан, а в бистро́ ты и сам теперь не пойдешь. Так не лучше ли еще немного потерпеть и привести себя «в должный вид», как сказал тот же Альбер Стамп?..»

Не прошло и часу, как порог лучшего парижского ресторана «Шато», выстроенного в стиле средневекового замка, переступил немолодой, худощавый, элегантный господин; в этом господине нелегко было признать Эмиля Брокара, нищего изобретателя чудодейственных снадобий.

Было еще совсем светло, когда мосье Эмиль Брокар, сопровождаемый угодливыми поклонами великолепного швейцара, вышел из ресторана «Шато» на шумную и многолюдную в этот час улицу. Трудно передать словами то чувство физического и душевного довольства, какое испытывал сейчас Эмиль Брокар. Желудок его был насыщен самыми изысканными блюдами, какие только числились в меню модного столичного ресторана, в крови играло тончайшее из вин, созданных знаменитыми французскими виноделами, душа была полна радостных надежд и ожиданий. Куда же податься теперь? О, только не домой! Брокар с презрением подумал о своей убогой, запущенной комнате, ему казалось, что он уже никогда более не вернется туда. И подумать только, что сегодня утром он все свои надежды возлагал на дрянную фарфоровую чашку, которая покоится ныне в урне для мусора! Да, не пришлось этому скареде, папаше Ледрю, поиздеваться над ним. Кстати, не заглянуть ли ему в лавчонку Ледрю, возможно, у него еще сохранилась старинная пенковая трубка, которую он, Брокар, вынужден был уступить ему за гроши на прошлой неделе.