Иван Буданцев - Боевая молодость

Я бросился в гостиницу, позвонил Потапову. Четко, кратко доложил ему о случившемся. Я слышал его дыхание.

— Сейчас приду, — произнес он.

— Всего я мог ждать от тебя, студент, — заговорил Потапов, быстро войдя в номер, заперев дверь, — но такого! Увидел красивую девку и отчебучил! Сам и расхлебывать будешь, учти. И считай, в рубашке ты родился, ежели обойдется все благополучно. — Я стоял навытяжку. — Как ты мог? Как ты мог? Мы за ночь и день не узнаем, кто сидит в шестом доме! А в соседних домах? Андриевский знает всех офицеров своей контрразведки. Прикинешься ты новеньким — ладно. Но у капитана свой пароль может быть. Эх! Вот шлепнут тебя завтра из-за угла. Либо сегодня в кровати зарежут. Она куда шла?

— Не знаю.

— Не знаю! Хоть бы позвонил прежде, я б дежурного отправил туда. Людей же нет, только вечером прибудут. Неужели провалил дело? — Он уставился на меня. Я молчал. Он нервно рассмеялся. — А я только что перед Турло распинался, какой ты прирожденный чекист. Погоди, останешься жив, будет тебе награда и поощрение!.. Но давай думать, как расхлебывать. Во-первых, до пяти часов завтрашнего дня из гостиницы ни шагу. Обедать, ужинать будешь в здешней столовой. Сиди и думай, что скажешь своей красотке, если свидание состоится, если она уже не смылась, не катит куда-нибудь в поезде. Ты должен знать, почему не взорвали тогда мост. Ты должен повидаться с Андриевским. Ясно? И выстраивай на этом свою интеллигентскую игру.

Я готов был провалиться, куда-нибудь исчезнуть.

— Да не стой истуканом. Сядь. — Он тоже присел на стул. Тут же встал, ударил меня по плечу. — Ладно, Ванюша, — сказал он, — унывать будем после. Когда узнаем, что все рухнуло. А пока есть надежда. Иди пообедай — вот тебе талоны. Кормят здесь хорошо. До моего прихода или звонка — ни шагу из гостиницы.

До трех часов следующего дня я извелся, сидя в номере. В гостинице газетный киоск не работал, почитать было нечего. Я обдумывал, что говорить на свидании с ней, как вести себя. А на память пришел страшный случай из фронтовой жизни. И никак я не мог выгнать его из головы. Под хутором за Доном белые захватили меня и четырех бойцов спящими. В кармане моих брюк нашли печать военкома полка. За деревней у стога сена расстреливали бойцов по одному.

— Смотри, комиссар, как мы твоих шлепаем, а тебя шлепнем последним!

Но не успел офицер это сказать, как позади солдат ухнул наш снаряд. Меня сбило с ног, чуть контузило. Три солдата и офицер лежали мертвыми, два солдата убежали. Я забрался в стог. Потом увидел наших кавалеристов, побежал искать свою часть.

И вот вспомнилось не то, как бежал искать своих, а те минуты, когда меня вели к стогу сена. Ужасное было состояние.

Вечером в городе постреливали. Ровно в час ночи, что я отметил, взглянув на часы, из коридора донесся какой-то шум. Двери в номере были двойные. Внутренняя с обеих сторон отделана плотным и толстым войлоком. Такую дверь даже пуля из карабина не пробила бы. Номер мой находился в самом конце коридора. Против моей двери — дверь кладовой. Кто-то топтался, ругаясь, звеня ключами. На первом этаже раздался выстрел. Звеневший ключами выругался, побежал прочь. Я выглянул. Человек уже сворачивал за угол к лестнице. Донесся звон разбитого стекла. Кто-то высадил окно. И стало тихо. Я постоял еще некоторое время, прислушиваясь. Закрылся. Минут через пять в дверь сильно постучали. Я взял пистолет из-под подушки, сунул за пояс и надел китель.

— Кто там? — спросил я.

— Заведующий гостиницей. Откройте, Буданцев.

Вошли заведующий и мужчина средних лет. Лицо его было в каплях пота, он тяжело дышал. Это был работник угрозыска.

— Вы выходили из номера? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Я только выглядывал.

Они переглянулись.

— Я услышал шум в коридоре. Кто-то хотел открыть кладовую. Когда внизу раздался выстрел, этот «кто-то» побежал. И я выглянул.

— Вы видели бежавшего?

— Я успел заметить, что он в черной рубашке навыпуск, в таких же галифе и в сапогах.

— То Винников был, — сказал заведующий.

Он что-то шепнул работнику угрозыска.

— Двери какого-нибудь номера открывались?

— Я не видел. Когда выглядывал, все были закрыты. А что случилось?

— Продуктовый склад наш в подвале ограбили, — сказал заведующий. — Дежурная сказала, один из бандитов на второй этаж побежал. А из пятого номера видели, что ваша дверь открывалась.

Они ушли. Я слышал, как стучали в другие номера. Стянув сапоги, сняв китель и сунув пистолет под подушку, я лег. Я думал о грабителях, об Андриевском, Гавронской и Гавронском. О том, что, если я провалил операцию, покончу с собой. Странно, но мысль такая немного вроде бы успокаивала. Думал о родителях. Но то и дело видел перед собой красавицу: как она удалялась от меня по улице, наклонив голову и вроде бы стараясь идти по одной какой-то линии. Нет, думал я, девушка с такой яркой и свежей красотой, с такой искренностью в глазах не может быть шпионкой.

Потапов пришел не в три, а ровно в двенадцать. В руке его был портфель. Значит, собрался куда-то ехать. Я сразу отметил, что на лице его нет вчерашней угрюмости. Он бросил портфель на стол.

— Ну и везучий ты, студент, — сказал он, садясь на кровать. — В рубашке родился. Быть тебе чекистом. Я так тебе скажу. И Турло говорил подобное: кто в самом начале действует самостоятельно, из того потом получается чекист. А который сожмется, шагу не ступит без приказа, того сразу уж сажай в канцелярию. Но она, студент, дьяволица настоящая…

Я сидел на стуле, смотрел на Потапова, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Шестой дом на Садовой принадлежит Тарасову Александру Васильевичу. Красавицу, которая сейчас там живет, зовут Ксенией Петровной Тарасовой. Она племянница Тарасова, прописана у него. Тарасов служил у Деникина, но в Крым не побежал, сдался нашим. По дороге в Екатеринослав он заехал в Синельниково, где жил его брат. Брат погиб на фронте, жена его умерла еще пять лет назад. Двадцатилетняя Ксения жила одна. Тарасов продал дом брата, а племянницу привез с собой. До недавнего времени он работал весовщиком на паровой мельнице Сазонова, в доме которого живут Золотаревы. Тарасова сейчас нет дома: недели три назад он уехал в Харьков по каким-то делам, до сих пор не вернулся. До отъезда дяди Ксения работала в конторе мельницы. Теперь же на работу не ходит. Бывает на базаре, в магазинах.

Пойдешь завтра к ней, студент. С книгой Гоголя. В доме у нее никого нет. Кобель — страшный. Волкодав. Но ты его успокоишь — дашь снотворное… в сосиске.

Я коротко изложил Потапову свой план. Скажу, что прибыл узнать, почему не взорвали мост. Ведь взрыв моста создал бы панику у красных. И они не угрожали бы нам, то есть белым, с севера. А Екатеринослав был бы отрезан от Москвы. Я не попрошу встречи с Андриевским, а потребую — он отвечает за мост. Ну, попытаюсь узнать, кто именно должен был взорвать, знает ли она, что тот человек убит. Дядя ее недели три назад уехал куда-то — а не он ли убит-то? По времени судить, — может быть, и он. Если она знает что-либо о мнимой Дубровиной, отравившей Федьку, — выведаю. Расскажет.