Анастасия Коробкова - Сказки Перекрестка

— Что у тебя с Германом? — спросил Женька.

Они что все, сговорились? Я не хотела вновь искать ответ на этот вопрос и задала свой:

— Зачем тебе это знать?

Наступила тишина, если можно так назвать немелодичное жужжание комаров и потрескивание веток. Неужели так заметно, что я к нему привязана, и мое настроение, мои мысли зависят от него? Я не только чучело принцессы на драконе, но и по жизни посмешище…

— Ты мне нравишься, — вдруг ответил Женька. — Но все говорят, что вы вместе.

Это совсем другое дело. Хотя бы не посмешище.

Что сказать? Если мы не вместе, то со мной может быть любой, кто этого захочет?

— Я одна, — сказала я. — Я одна, потому что я одна. Мне так хорошо.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что несколько комаров все же добралось до наших ушей, пока мы спали.

А утром порталы совместились, и мы прошли в другой мир.

Здесь было лето, и день.

Развалины кирпичной постройки. Оглядываясь, мы торопливо сбросили куртки, шапки и сапоги. Женька предусмотрительно сложил это все в свою большую сумку.

Где-то кричали, я не могла разобрать, что и на каком языке. Вдруг человеческие крики перекрылись громким, угрожающим гулом, и невдалеке послышался взрыв.

Война! Настоящая, страшная война! Рядом опять закричали, а потом под бегущими ногами стали с шумом крошиться кирпичи разбитых стен. В закуток, где мы с Женькой боялись шевельнуться, из дверного проема влезло дуло автомата. Подчинившись инстинкту, мы упали на пол до того, как раздался выстрел. Но всего один. Потом в разрушенную комнату вбежал солдат в грязно-зеленой форме и черных сапогах, увидел нас и заорал по-русски:

— Здесь ребята!

Через секунду рядом с ним оказались еще двое солдат. Увидев нас, один удивленно присвистнул:

— Ребята… вы как тут оказались? Сидите смирно!

Женька машинально спрятал за спиной меч. На улице слышались автоматные очереди и возгласы, я уже поняла, что по-немецки. Наши солдаты отстреливались, резко высовываясь в оконные проемы и разбитую дверь и прыгали обратно. Тот, кто вбежал первым, весело подмигнул мне:

— Ничего, отобьемся!

Действительно, взрывов больше не было слышно, и выстрелы раздавались все дальше. Но солдат, осторожно, прижавшись к стене, вышедший на улицу, после громкого щелчка выстрела вскрикнул и упал. Падая, он завалился назад, в дом. Я подбежала к нему и увидела, что по его гимнастерке на животе расползается кровавое пятно. Кто-то сзади меня от души выругался и выскочил на улицу, после чего очередь там не смолкала минуту.

— Все! — крикнули с улицы. — Кончил засранца! Выходите!

Это нам. Сам боец вернулся и, взяв за руку, стал поднимать раненого. Другой оставшийся ему помог, поднимая товарища за другую руку.

Мы выбрались на улицу. В ушах звенело.

Из слуховых окон подвалов вылезали люди. Кто-то рыдал, кто-то смеялся.

— Ребята, вы чьи? — закричал нам кто-то.

— Уже ничьи, — потрясенно прошептал Женька.

Нас обступили женщины и дети с тревожными глазами.

— Мы сюда из деревни пришли, — нашлась я. — Из Березовки. К тете Маше. А тут…

Деревни Березовки есть везде. И тети тоже. Проверено.

— Где ж теперь вашу Машу искать? — замялся мужичок лет шестидесяти. — Немцы на том берегу, каждый день такое… Только и закапываем, уже не разбираемся.

Я услышала, что где-то рядом ребенок плачет от боли, и пошла на звук. Мальчик лет четырех сломал руку, девочка лет восьми обнимала его и плакала.

— Мама там, — говорила она, показывая на подвал. — Лежит и не двигается…

У меня внутри все сжалось от ее ужаса, и я помчалась в подвал. Женщина там была без сознания, но жива, завалена рухнувшими деревянными полками. Я ощупала ее голову: ничего, все цело. По моей ладони заструилось живительное тепло. Через пять минут она очнулась. Я разбросала остатки полок и помогла ей подняться на ноги и выйти по лестнице на улицу. Девочка радостно закричала. Я занялась мальчиком: положила его ручку на подходящий обломок доски, охладила свои ладони, а потом — опухоль в месте перелома, соединила отломки внутри ручки как надо, и начала залечивать.

— Дай длинную тряпочку, — попросила я его сестренку. Та метнулась куда-то и принесла рваный лоскут.

Я перевязала маленькую руку вместе с доской и сказала затаившей дыхание маме:

— Через три дня размотаете и посмотрите.

Так, кто-то еще плачет.

В этот момент меня нашел Женька.

— Ася, здесь куча порталов! Один — прямо на Остров, но послезавтра…

— Замечательно, — рассеянно ответила я, направляясь к рыдающей пожилой женщине. — Иди, я остаюсь.

— Что? — не сразу понял он. — Надолго?

— Пока я тут нужна.

Он остановился, как вкопанный, а я занялась скальпированной раной на голени женщины. Через некоторое время Женька подошел и встал рядом.

— Ася, ты нужна всегда и везде, — тихо заговорил он. — Но ты не можешь оказаться в тысяче мест сразу.

— Почему? — удивилась я. — Порталы дают такую возможность.

Он молчал, не понимая.

— Женька, — я попыталась объяснить: — я очень давно хотела сюда попасть. Смотри, сколько здесь боли и ужаса!

— Люди бегут от боли и ужаса.

— Если ничего не могут сделать. А я могу!

— Что?! Остановить войну? Ты историю учила? А в концлагерь ты не хотела попасть?!

— Хотела! Хочу!

Он сел на дорогу у ног женщины, ничего из его слов не понявшей и только следившей за моими руками. Обхватил ладонями лоб. Зачесал обеими пятернями волосы назад и уже спокойнее произнес:

— Да. Тебя выдержит только Герман.

Он глубоко о чем-то задумался.

Я закончила с женщиной и обнаружила, что за мной уже выстроилась очередь. Класс! И никакая инквизиция не подглядывает из-за угла!

Про Женьку я совсем забыла, промывая, бинтуя, вправляя до ночи. Кто-то совал мне кусочки хлеба прямо в рот, я благодарила и жевала, кто-то поил горячей водой из кружки, и я глотала… И я помню до сих пор, насколько была тогда счастлива, чувствуя, как уходит чужая боль, и в уставших душах место отчаяния занимает надежда. Некоторые ласково прикасались ко мне и замирали с улыбкой, будто одним таким прикосновением исцелялись от старых недугов.

Когда наступила ночь, меня отвели в чей-то дом, уложили на кровать, и я сразу уснула. Утром городок проснулся от выстрелов и взрывов. Люди привычно похватали детей и стариков и спрятались в подвалах. Потом звуки выстрелов смолкли, и вчерашний день повторился вновь. Женька находился рядом, он помогал искать материал для перевязки, чистую воду и дощечки для шин, как будто всю жизнь этим занимался.

— Дочка, осколочные можешь? — спросил кто-то.

— Тут же не операционная! — возразили ему.

— Да все равно уже… умирает человек.

И меня повели к руинам кирпичного дома. Там, у стены, лежал солдат, его бессмысленный взгляд метался, руки и колени крупно подрагивали, а из живота торчал черный блестящий осколок. Я не я буду…