Анастасия Коробкова - Сказки Перекрестка

Внизу, лежа на кровати в своей камере и глядя в полок невидящими глазами, играл Денис. То, что он два дня кряду запихивал в дальний угол души, в тиши и мраке вдруг вырвалось наружу, и он понял, что это лучше не останавливать. Пусть выльется — может быть, иссякнет и уже не вернется… Каждый звук, отскочив от кончиков его пальцев, сотрясал пространство эхом падающих на могильные камни слез тысяч мужчин, потерявших любимых женщин — тихим, но бескрайним, безудержным, обнажающим душу, таким простительным — и прощающим всё. Он не заметил, что дверь тихонько открылась, и не знал, что девочки на кухне, слушая его и не смея двинуться с места, осторожно вытирали мокрые щеки.

Капитан-Командор замер на лестнице между первым и вторым этажами, где соединялись обе мелодии. Грустная мечта Германа сплеталась с черной тоской Дениса. Их общий поток подхватывал, обездвиживая и лишая опоры из собственных чувств и мыслей, погружая в гипнотический транс.

Рядом с Капитаном-Командором встал Тим. В первый миг его глаза расширились, и он повернулся, чтобы помчаться к Денису, но уже в следующий окаменел. Заметив странное движение на лестнице, к Капитану-Командору с Тимом подошли остальные. Слушая дуэт несовместимостей, они начинали понимать каждого: мелодия Германа — о той, что, всякий раз звонкой серебряной струйкой просачиваясь между пальцами, чуть не утекла навсегда, о том, как трудно было ее поймать, и как страшно — не поймать, и что спокойно за нее уже никогда не будет; мелодия Дениса — о той, что ушла, подарив в капле счастья огромный мир, лишь сверкнувший манящей радугой, и больше не вернется.

Всем, это услышавшим, уже не надо было объяснять, что такое любовь, и как нужно обращаться с любимыми. Поток звуков замедлялся, выпуская из транса.

Последней замолчала гитара Германа, оставив надежду.

На лестнице появились девочки. Они, не слышавшие светлой темы Германа и переполнившиеся темной темой Дениса, удивленные открытием мужской эмоциональности, то есть тем, что мужчины вообще способны любить и страдать, потянулись в их общество. Парни, неизбалованным слухом ясно уловившие лейтмотив обеих мелодий — бесконечная ценность и потеря любимой, — под впечатлением похватали их без разбора, крепко прижимая к себе.

Капитан-Командор протиснулся сквозь толпу, впервые озадаченный крайне малым количеством девочек на Острове, и вошел в камеру Дениса. Кое-что обеспокоило его гораздо больше.

Денис двинулся, чтобы встать, но Капитан-Командор жестом остановил его, и сам опустился на корточки перед кроватью.

— Что случилось? — спросил он.

По лицу Дениса пробежала тень досады, когда он понял, что его настроение проникло за стены камеры. Но поздно. Теперь нужно отвечать.

— Я влюбился в девушку из наколдованного мирка и жил не своей жизнью, а чужими целями и представлениями. Девушка, ее отец и брат погибли, а я убил тех, кто был в этом виноват. И вот мне грустно.

Сказав, он посмотрел на Капитана-Командора — и наконец почувствовал, насколько огромна разница между ними. Перед ним совершенно точно был представитель другой расы, и это не просто угадывалось в очертаниях выразительно гибкой высокой фигуры, в ненормальном цвете кожи и неординарности поступков, — это сквозило из манеры, в которой Капитан-Командор пытался его понять. Он рассматривал Дениса изменившимися глазами: зрачки в них вдруг превратились в горизонтальные длинные щелочки, просвечивающие насквозь, и Денис понял, что Капитан-Командор владеет аналогом их с Асей «фильтрующего» зрения.

— Это навсегда? — спросил Капитан-Командор.

— Нет, — ответил Денис. От осознания чужеродности Капитана-Командора ему не стало жутко. Скорее, напротив, ведь он уже знал его достаточно хорошо и не сомневался в том, что его человеческие черты — от самого лучшего человека. Наивный вопрос инопланетянина, с трудом разбирающегося в земных страстях, вызвал жалость, и, отвечая, он призвал опыт всего человечества, хотя сам не верил в то, что говорил: — Это лечится временем. Все, от чего мне плохо сейчас, рано или поздно сдвинется на периферию памяти новыми переживаниями.

Зрачки Капитана-Командора округлились, и взгляд стал нормальным.

— Тут есть зависимость от интенсивности эмоций?

— Нет, — вновь ответил Денис. — Эмоции могут быть сильными, но быстропроходящими, и наоборот. Если тебя интересует, как бы отреагировал Герман на смерть Аси, то, думаю, что иначе.

— Меня интересует другой аспект проблемы. Что ты собираешься делать?

Денис пожал плечами. Скрывать намерения от Капитана-Командора было бы неразумно.

— Завтра отправлюсь в наколдованные мирки. Как обычно, наугад.

— Нет, — жестко оборвал Капитан-Командор.

Денис вздрогнул. Никогда раньше тот не отдавал ему приказаний и не ограничивал его свободу, хотя подчиненное положение Дениса подразумевалось. Что могло последовать за первым проявлением власти? Все, что угодно, а самое худшее — изгнание с Острова.

— Ты меняешься, — в том же металлическом тоне объяснил Капитан-Командор, — и эта перемена равносильна смерти. Внутри тебя мрак, источающий мрак.

Вот что он увидел… Денис молчал, ожидая приговора.

— Есть теория, согласно которой нас толкает в близкие нашему настроению мирки. То, во что ты попадешь завтра, доломает тебя окончательно.

Денис молчал, но после этих слов уже не ждал плохого. Капитан-Командор по какой-то причине дорожит им…

— Ты — капитан, этого ранга тебя никто не лишал, поэтому я на два месяца передаю тебе командование «Мистификатором». Очередной рейс на материк назначен на завтрашнее утро, команде сообщу сам. Постарайся отдохнуть.

Непроизнесенный вопрос «согласен ли ты?» повис в воздухе. Денис потерянно кивнул, отвечая на него, и Капитан-Командор покинул его жилище.

Едва наши ноги коснулись чужой земли, как в нас со всех сторон посыпались чужие камни, и послышался взрыв. Да что ж мне так везет на военные действия!

Мы стояли, пригнувшись, прямо на дороге, и мимо нас неслись машины, все, как одна, землистого цвета. С неба падали бомбы. Одна машина притормозила рядом, нас подхватили и закинули в открытый кузов. Я быстро осмотрелась. В трясущемся кузове на длинных лавках сидело пять одинаково одетых бородатых мужиков с винтовками в руках и гранатами на поясах, они то хмуро поглядывали на небо, то тревожно — на дорогу, то с интересом — на нас. Их головы покрывали темно-зеленые платки, перевязанные по окружности витыми шнурками.

Бомбежка прекратилась. Наши попутчики заулыбались друг другу и по очереди высказались в адрес Аллаха.

— Ты Галия, я Захира, — сказала я Гале. Это были первые пришедшие на ум мусульманские имена.