Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю

Чернявый военный, сидевший спереди, положил шоферу руку на плечо, и тот заглушил мотор.

Видно, чернявый был тут самым главным. Он смерил Мишу внимательным и, как показалось парню, сердитым взглядом, затем спросил:

— Давно тут?

— Да с сорок второго... — смутился Миша. Почувствовал, что радость и торжественность, буквально излучавшиеся им, сразу исчезли, вместо них ощутил тревогу, и чувство вины охватило его.

— Откуда? — Военный соскочил с машины и подошел к Мише.

Ему стало неловко от того, что возвышается над командиром, он сполз с жеребца и ответил тихо, словно был виноват именно в этом:

— Из Киева.

Командир бросил взгляд в сторону Гарца.

— Военные там есть? Немецкие воинские части?

Миша энергично замотал головой.

— Все военные удрали, — сообщил он радостно. — И не только военные. Наш управляющий тоже и много немцев из деревни... Только пятки засверкали.

Командир поглядел на Мишу задумчиво, будто взвешивая, насколько можно ему верить.

— Конь у тебя хороший... — протянул он руку к морде жеребца, чтобы погладить, но тот оскалился и попытался укусить. — Породистый конь, не деревенский.

— Графский... — Миша все еще чувствовал себя неловко под пристальным взглядом, — молодого графа фон Шенка.

— И тебе позволено?..

— Нет, — теперь Миша не отвел глаз, — но ведь граф убежал, а я решил оседлать.

Чернявый посмотрел на Мишу с любопытством. Видно, понял, что именно побудило юношу сесть на графского жеребца, так как спросил:

— Допекли тебя?

— Да, — ответил Миша коротко, но сразу же добавил, вложив в одно слово все свои чувства: — Фашисты!..

— А ты на них работал, — подал голос хмурый командир с заднего сиденья машины.

Миша пожал плечами, ощущая всю справедливость этого упрека.

— А как должен был поступить? — спросил он, зная, что это не оправдывает его.

— Какого года рождения? — Чернявый смерил его придирчивым взглядом.

— Двадцать восьмого.

— Шестнадцать?

— Уже семнадцать, — на всякий случай приврал Миша.

Чернявый оглянулся на хмурого командира.

— Вот так, капитан Толкунов, — сказал он ровным голосом, не укоряя его, но и не поддерживая. — Этому парнишке исполнилось тринадцать, когда забрали сюда.

Капитан только хмыкнул: видно, все же не одобрял объективности чернявого.

— Хорошо, — сказал он без энтузиазма, — расспроси у него, майор, нет ли на хуторе чужих людей. — Говорил это, не глядя на Мишу и так, вроде тот сам не мог понять его.

— Нет, — ответил юноша с готовностью. — У нас в Штокдорфе лишь мы, восточные рабочие, кроме того, десять поляков и семеро французов.

— Целая бригада, — неодобрительно уточнил капитан Толкунов. Он легко выпрыгнул из машины, кажется, даже не коснувшись борта рукой, подошел к Мише вплотную и спросил: — Как зовут?

— Михаил Галайда.

— Восточные рабочие — это наши?

— Все с Украины.

— Слушай меня внимательно. Расспроси, может, кто-нибудь видел три дня назад на хуторе или где-то поблизости грузовой «мерседес» и «опель-адмирал» с военными?

— На «опеле» молодой граф приезжал, но уже месяц прошел с тех пор.

— Немцы на хуторе живут?

— Семнадцать немецких усадеб. А дальше — целая деревня.

— Остались?

— С хутора удрал только управляющий, господин Кальтц. Крайняя усадьба с этой стороны.

Капитан, посмотрев на чернявого командира, спросил его:

— Как считаешь, майор, может, расспросить у крестьян?

— Хутор прочешем, — решил майор. — Сейчас — в Гарц, а на обратном пути заскочим в Штокдорф. Где тебя искать? — спросил он у Миши.

— Четыре барака под черепицей перед хутором. Мой второй от дороги.

— Посмотри внимательно, — прищурился майор, — может, какой-то непорядок на хуторе. Лишние люди... Мы сейчас уедем, а ты нас будешь ждать. Поспрашивай у своих, не заметили ли чего-нибудь подозрительного. Война идет, и почувствуй себя военным. Понятно?

— Слушаюсь, — совсем по-военному ответил Миша, даже дернулся, чтоб откозырять, но вовремя вспомнил, что без фуражки. — Слушаюсь, товарищ майор, — повторил еще раз, глядя на Бобренка так преданно, что у того не оставалось никакого сомнения: сделает все, как приказано.

Майор уже устроился на переднем сиденье, когда Миша, отважившись, сказал:

— А можно мне еще спросить?

— Давай.

— Вот вы говорили, что здешних крестьян расспросите. Так хочу сообщить: есть тут один немец, очень хороший, и наши говорят — коммунист.

— Что? — обернулся Толкунов. — Что ты сказал?

У Миши вытянулось лицо.

— Говорят... — повторил нерешительно. — Да и одну нашу девушку спас. Она заболела, немцы наших не лечили, а он пришел и вылечил.

— Врач?

— Фельдшер.

Толкунов улыбнулся.

— Ну и что? Он девчонке пилюльку дал, а ты уши развесил. Коммунист!..

— Я же не утверждаю, а люди говорят...

— Всех не переслушаешь.

Майор сделал знак Толкунову, чтобы садился в машину. Когда отъехали, заметил:

— Напрасно ты... Надо встретиться с этим фельдшером.

— Сейчас ты мне начнешь внушать, — сердито дернулся капитан, — что всех фрицев нельзя стричь под одну гребенку...

— Это не я, — успокаивающе сказал Бобренок. — Ты «Правду» читал? Там четко сказано: есть гитлеровцы и есть немецкий народ... Ты у Мохнюка спроси, — оглянулся на старшего лейтенанта, сидевшего молча в течение последних минут. — Он разных немцев насмотрелся.

— На меня не ссылайтесь, — отмахнулся тот. — Я все время среди эсэсовцев и прочих гадов...

— По-моему, тут, куда пальцем ни ткни, всюду эсэсовец или еще какая-то дрянь... — не сдавался Толкунов. — За Бреслау сейчас кто бьется? Эсэсовцы? Надо знать: немец есть немец...

Бобренок, возражая, покачал головой.

— Нет, — сказал он уверенно, — не могу с этим согласиться. — Он надвинул фуражку на лоб и поправил автомат на коленях — впереди уже совсем близко виднелись домики Гарца.

Миша стоял на брусчатке, не обращая внимания на нетерпеливое фырканье вороного, пока машина с красными командирами не исчезла за холмом. Не мог поверить, до конца осознать, что разговаривал со своими и сам майор дал ему задание. Наконец вскочил на коня, хлестнул его прутом и помчался, не разбирая дороги, озимыми. И правда, чего жалеть: и жеребец немецкий, и поле, и дома под чужой красной черепицей.

Из кухни, где мать готовила еду для всех рабочих фон Шенка, пахло жареной гусятиной настолько вкусно, что у Миши перехватило дыхание. Мать что-то помешивала в большой кастрюле, увидев сына, улыбнулась ему.

— Проголодался? — спросила она. — Подожди немного, сейчас дожарится.

— Мама, — сказал Миша как-то жалобно, — не спеши, мама, через два часа сюда приедут наши. Красные командиры, понимаешь, я только-только разговаривал с ними, у них дело в Штокдорфе, и заедут...