Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю

Пани Мария, может быть, уже встала и хлопочет по хозяйству. Вдруг Толкунов совсем близко увидел ее зеленоватые глаза: женщина, вглядываясь в него, о чем-то хотела спросить. От этого потеплело на душе, и Толкунов невольно улыбнулся. Однако сразу же сел, поняв, что теплое солнце и игривые мысли расслабляют человека, а ему это ни к чему, ведь агент уже вышел на последнюю прямую, скоро будет здесь, и все зависит только от его, капитана Толкунова, выдержки и опыта.

Толкунов напряг мышцы на руках, почувствовав, какие они твердые, решил не без удовольствия, что этот агент для него легкий орешек, он возьмет его, если понадобится, без особых трудностей.

Почему-то капитану захотелось, чтобы агент, достав рацию, начал передавать шифровку — только в этом случае он имел право брать его. Это был крайний вариант, лучше если агент возвратится в город, тогда он выведет их на резидента — конец шпионской шайке.

Толкунов еще раз проверил, все ли готово к встрече с белобрысым. Кажется, предусмотрены все возможные ситуации, впрочем, по собственному опыту капитан знал: всего предвидеть нельзя, бывают случаи, когда действительность опрокидывает логику и расчеты, но считал — сегодня такого не произойдет.

«А что нужно агенту? — подумал он. — Первое: достать из тайника рацию и с нею как можно скорее добраться до города. Второе: выйти в эфир здесь, в Залещицком лесу, снова спрятать аппарат в тайник или вместе с ним возвратиться во Львов...»

Агент должен приблизиться к тайнику с востока. Конечно, на подходах к нему будет вдвойне осторожен. Чтобы он не заметил засады, капитан соорудил небольшой окоп западнее шпионского тайника. Землю вынес на шинели и замаскировал свое укрытие срезанными ветками. Возвращаться же к полустанку агент должен, вероятно, тем же проверенным путем. Посты пропустят его, сообщив Бобренку о маршруте шпиона.

Если же белобрысый наглец, как окрестил его Толкунов, захочет выйти в эфир, не теряя времени, то для этого тоже вряд ли направится в сторону окопа: кусты тут хотя и густые, но невысокие, а ему надо куда-то забросить антенну. Скорее всего, его прельстит дуб, раскинувшийся левее, метрах в двадцати отсюда.

Толкунов взглянул на часы. Агент должен появиться минут через пятнадцать — двадцать. Капитан мог еще понежиться на солнышке, однако полез в маленький и не очень удобный окопчик, скрючился и прикрылся набранной в ложбине прошлогодней травой, поправил лещиновые ветки, отгораживающие его от тайника, замер, кажется, будто не дышал, и даже старая лесная пройдоха сорока не почуяла бы его.

Именно принимая во внимание всевидящий сорочий глаз, и занял Толкунов свою позицию заранее. Был у него случай, когда приблизительно так же ожидал в лесу вражеских диверсантов. Он, тогда еще не очень опытный младший лейтенант, и двое бойцов Смерша знали, когда агенты выйдут к лесному озеру, но своевременно не замаскировались. Потом было поздно: сороки подняли гвалт, выдали их, что усложнило задержание. С той поры Толкунов возненавидел сорок и соек. Слава богу, сегодня поблизости нет этой погани, хотя появляются они почти всегда неожиданно и в самый неподходящий момент.

Вдруг капитана насторожило едва заметное колыхание веток на кустах справа от тайника — с чего бы это в безветренную погоду?

Толкунов напрягся, всматриваясь, однако ничего не заметил — не показалось ли?.. Но тут же кусты закачались сильнее и к тайнику вышел человек в расстегнутой шинели с лейтенантскими погонами, тот самый офицер, что вчера так ловко обвел Толкунова вокруг пальца.

Должно быть, агент сидел в кустах несколько минут, внимательно осмотрелся и ничего не заметил — стоял, спокойно задрав голову к небу и тяжело дыша. Потом снял шинель и растянулся на ней, заложив руки под голову. Закрыл глаза, словно собирался поспать, а может, и правда задремал — на лоб ему сел большой овод, но белобрысый не пошевелился, лежал, вроде и не было рядом тайника с рацией, а просто бродил по лесу, устал и лег отдохнуть. А овод пристроился у него на лбу, разбухая от крови. Толкунов все это ясно видел, внезапно ему захотелось отогнать насекомое. Он усмехнулся, поймав себя на мысли, что его больше раздражает не спокойствие и самоуверенность агента, а нахальство овода.

Наконец шпион зашевелился и лениво отогнал овода. Тот недовольно закружил над ним. Белобрысый поднялся, потянулся и отер пот с лица. И только тогда направился к тайнику.

Он опустился перед ним на колени и стал разгребать песок руками, не спеша, аккуратно, будто был истинным хозяином этой земли, а не врагом. Толкунов вдруг ощутил прилив гнева и злости, но сразу же усмирил себя — гнев и злость были сейчас плохими советчиками. Нужно сохранять выдержку и рассудительность.

Агент разгреб песок, пошарил руками в тайнике и вытянул небольшой желтый чемоданчик. Очистил его от песка, даже сдул пыль, сел на траву и, положив чемоданчик на колени, раскрыл его. Стал рассматривать, словно в чемоданчике лежала не обычная рация, а какое-то сокровище. Любовно погладив аппарат, сдвинул чемоданчик на траву и закурил. Смакуя курево, затягивался, поплевывал: отдыхал и наслаждался жизнью, ощущая свою силу и безнаказанность.

Прикрыл чемоданчик, затоптал сапогом окурок, потом подобрал его, бросил в тайник, заровнял песок и надел шинель. Легко поднял чемоданчик и растворился в кустах — тех самых, откуда и появился.

Толкунов вздохнул обиженно, совсем как ребенок, которому пообещали что-то и забыли об этом. Слышал шуршание кустов — агент удалялся, но капитан полежал еще немного в окопчике и поднялся из него лишь минут через пять. Размялся малость и достал прикрытую хворостом и листьями рацию. Подул в микрофон и сказал глухо:

— Я — «Гончак-четыре», слышите меня? Докладывает «Гончак-четыре», «лис» сделал свое дело и возвращается. «Овчар», вы поняли меня? «Лис» возвращается.

Выключил рацию и почему-то подумал, что все же этот проклятый белобрысый наглец опять обманул его и вторично выскользнул из рук. Конечно, теперь он никуда не денется, капитан знал это твердо, но никак не мог избавиться от ощущений охотника, стрелявшего из двух стволов и промазавшего.

Посты докладывали один за другим, что агент возвращается к разъезду. Бобренок и Щеглов устроились в бригадирском вагончике — до прихода пригородного поезда оставалось четверть часа.

Поезд немного опаздывал. Бобренок стоял возле окна, Щеглов незаметно выглядывал из дверей. Поле обозрения было достаточно большое, и агент никак не мог попасть к разъезду незамеченным.

Наконец издали послышался гудок, заныли рельсы, и поезд как-то утомленно выплыл из-за крутого поворота. Паровоз притормозил возле самой стрелки, со свистом выпустил облако пара, как бы остановившись лишь на мгновение, чтобы передохнуть перед дальней дорогой. Но Бобренок знал: поезд будет стоять на разъезде, пока не придет военный эшелон из Львова. Однако агенту это было неизвестно. Он должен был уже появиться, чтобы потом не прыгать на ходу, привлекая внимание. И действительно, агент вышел из тех же кустов под насыпью, чувствуя себя свободно и почти не таясь.