Эдуард Хруцкий - Брат твой

Страница дела 121. Любопытная страница. Где же это? Ах вот.

«Начальнику уездного отдела милиции.

3 мая 1945 года меня разбудил дежурный по уездному отделу и сообщил, что ограблена квартира зубного врача Якобсона Х.М. По прибытии на место происшествия мною установлено следующее:

1. В квартиру Якобсона проникли четверо. Двое в форме работников милиции, двое в штатском. Они потребовали у Якобсона немедленной выдачи золота. Якобсон отказался. Тогда пришедшие схватили дочь Якобсона, шестнадцатилетнюю Кай, и пригрозили отцу насилием. Якобсон, опасаясь за дочь, выдал золотые пластины и золотые монеты. Пластин отобрано 54. Монет 138. Кроме того, бандитами изъято 14 золотых коронок, а также отобраны личные вещи из золота. Часы мужские карманные с двумя крышками фирмы «Мозер», часы мужские наручные, на золотом браслете, фирма «Докса», часы женские на золотом браслете, фирма «Таван-Вач», колец обручальных два, колец женских с бриллиантами три, браслет женский золотой, цепочек нашейных пять, медальон с портретом матери Якобсона, один.

Приметы налётчиков прилагаются в протоколе.

Исходя из примет, считаю, что работал Юхансен со своими людьми.

Уполномоченный ОББ НКВД ЭССР. Чернов».

А вот ещё два случая, когда бандиты забирали золотые вещи. Один раз при нападении на чайную, второй — просто грабёж на дороге.

Золото! Юхансену нужно золото. Золото можно продать и получить любые деньги. Золото — деньги. Его можно продать за шведские кроны, а купить за рубли. Как глупо. Ведь он никогда не думал об этом. Эвальд поднял трубку.

— Дежурный НКВД капитан Сакс.

— Это Пальм беспокоит вас.

— Слушаю.

— Где в городе можно купить золото?

— Решили выгодно вложить деньги?

— Пока нет, но всякое может случиться.

— У нас есть два антикварных магазина, где покупаются и продаются ценности.

— Спасибо.

Эвальд положил трубку. Это в Таллине. А в Пярну, Тарту, Нарве? Как всё, оказывается, просто. А он за войну уже успел отвыкнуть от этой простоты.

Зазвенел телефон.

— Пальм.

— Это Куккер, товарищ капитан.

Звонил оперативник, посланный Эвальдом в Наркомфин республики.

— Есть что-нибудь?

— Как сказать.

— Заходите.

Куккер появился сразу, буквально через минуту. Казалось, что он всё время стоял за дверью. Невысокий, плотный, с чуть приплюснутым носом и повреждёнными бровями, он был похож на боксёра-профессионала, что, впрочем, было сущей правдой. В тридцать восьмом он стал чемпионом Эстонии, ездил в турне по Прибалтике и Польше, бывал в Советском Союзе. Эвальд по сей день помнит его бой с Львом Темурьяном в ЦПКиО имени Горького. Правда, тогда ещё Эвальд не знал, что Рудольф Куккер — связной подпольного ЦК комсомола Эстонии. Потом война, подполье. Спортивный магазин стал отличной «крышей» для бывшего чемпиона.

Он и сейчас был похож на хозяина магазина. Рудольф появлялся на работе в пиджаках необыкновенного покроя, ярких рубашках и неизменном галстуке-бабочке. Офицеры, недавно пришедшие в наркомат из армии, ребята, приехавшие из России в помощь эстонским коллегам, буквально цепенели, увидев в коридоре человека, пестротой одежды напоминающего птицу колибри.

Однажды кто-то попытался «поставить вопрос о буржуазных вкусах», но тут же за Куккера вступились и руководство отдела, и сам нарком. Эвальд слышал, как в столовой подполковник Соснин подошёл к одному из «зачинателей скандала» и, улыбаясь, сказал:

— Я слышал, что вам не нравится галстук старшего лейтенанта Куккера? Так вот, когда вы сможете работать так, как он, я разрешу вам приходить на службу хоть в купальном костюме. Ясно?

Всем стало ясно, и Рудольфа оставили в покое. Слава лучшего оперативника прочно закрепилась за Куккером.

Но сегодня Рудольф превзошёл самого себя. Он был в песочном однобортном костюме, малиновой шёлковой рубашке и коричневой, в белый горошек бабочке. Куккер присел у стола, достал блокнот. Рукава пиджака опустились, обнажив огромные янтарные запонки, исполненные в виде боксёрских перчаток.

— Так, Эвальд Альфредович, кое-что есть, — сказал Рудольф, неодобрительно покосившись на дымящуюся в пепельнице папиросу. — Кое-что.

— Давайте, Рудди. — Эвальд погасил папиросу. — Давайте.

— Об отправке денег знали двенадцать человек.

Эвальд присвистнул.

— Это не так много, как кажется на первый взгляд. Восемь из них отпали сразу. Остались трое. Старший экономист Виктор Киндлус, секретарша начальника отдела Марта Мете и инкассатор Майт Магнус.

— Почему вы отобрали именно этих людей?

— Из восьми оставшихся, нарком и два его зама, два товарища из Москвы и трое людей, которых я знал лично по работе в подполье.

— Весомо. А что же те трое?

— Киндлус оформлял бумаги и получал деньги; у него их принимали сотрудники, ехавшие в уезд. Секретарша Марта Мете печатала приказы о командировке и документы. Инкассатор Магнус должен был ехать на этой машине.

— Любопытно. Почему же он остался?

— Магнус спортсмен, играет в баскет за сборную города. Остался по просьбе спортобщества — в тот день был отборочный матч перед первой спартакиадой республики.

— Послушайте, Рудди, вы всё время называете цифру двенадцать, а пока я вижу лишь одиннадцать фигурантов по делу.

— Двенадцать. — Куккер усмехнулся. — Я не ошибся. Именно двенадцать. О поездке знал человек из спортобщества.

— Кто?

— Тренер.

— Откуда вы знаете?

— Он позвонил замнаркому и просил освободить Магнуса от поездки в уезд.

— Кто тренер?

— Пауль Калле.

— Что известно о нём?

— Профессионал. Я его знаю. Человек, всю свою жизнь любивший свои мышцы. Да… Я понимаю, что вы хотите спросить, капитан. При немцах он тренировал гимназическую команду.

«Как сложно всё, — подумал Эвальд. — В армии всё просто, а здесь оккупация, практически неизвестность. Политики, ставшие бандитами, спортсмены-профессионалы вне политики. Каша».

— Ну что же делать будем?

— Подождите. Я знаю Калле. Он действительно вне политики. В 1942 году он долго объяснял мне, что спорт и искусство стоят вне общественной жизни…

— Искусство ради искусства, и спорт ради спорта?

— Немножко не так. У него теория более стройная. Спорт делает человека физически красивым, а искусство красит душу, создаёт особый внутренний мир, уберечь который от внешних посягательств помогает сила.

— Чушь какая-то. Симбиоз Ницше и раннего Вольтера.

— Что вы сказали, капитан?

— Ничего, это я пытаюсь обосновать его философскую платформу.

— Я слабо в этом разбираюсь, капитан, но Калле, насколько я знаю, вёл себя всегда одинаково.

— То-то и оно, Рудди, то-то и оно. — Эвальд встал, потянулся. — Надо заменить диван, чёртовы пружины скоро сломают мне рёбра.