Леонид Платов - Дата на камне

Но море было пустынно. Лишь чайки косо взмывали и падали перед окулярами бинокля или стереотрубы да иногда взблескивала льдина вдали.

Опасность, однако, могла мгновенно появиться в поле зрения. Вывернуться со все нарастающим гулом из-за горизонта, сверкнув на солнце металлом, на котором мелькнуло бы зловещее черно-желтое клеймо! Или высунуть из-за буруна одноглазую голову на узкой длинной шее, как у морской змеи!

Но Калиновский — вахта была его — увидел с вышки не это.

Задребезжал телефон на столе Конопицына, затем раздался его взволнованный голос, такой громкий, что Гальченко с Тюриным, сидя в кубрике, слышали все от слова до слова через перегородку.

— Что увидел, повтори! Весло! Так! Еще что? Обломок шлюпки? Сейчас иду!

Через несколько минут, спустившись с отлогого берега, все население Потаенной, за исключением несших вахту Калиновского и Тимохина, уже стояло у самого уреза воды.

Волна, будто забавляясь, то подносила к берегу, то отталкивала обратно в море весло и кусок бортовой шлюпочной обшивки.

Где-то в Карском море затонуло судно. Название его на обшивке шлюпки, к сожалению, не сохранилось. Но Гальченко почему-то сразу же уверился в том, что эти весло и кусок бортовой обшивки — последняя весточка с «Сибирякова».

От волнения его начало трясти. Мысленно он увидел добрые и мужественные лица своих друзей на «Сибирякове», услышал их зычные, веселые, полнокровные голоса. Тесно обступили его улыбающиеся матросы в кубрике, а кочегар Павел на вытянутых руках, торжественно, как хлеб-соль, подносил прощальный подарок — патефон и " пластинку. «Вспоминай нас, сынок, — сказал он, улыбаясь. — Тебе, в твоей Уединенной или Позабытой, патефон нужнее, чем нам…»

Вооружившись баграми, Тюрин и Галушка тянулись к веслу и обломку шлюпки, стараясь подтащить их поближе. Но Гальченко, против обыкновения, не стал помогать товарищам. Повернулся и быстро, почти бегом, стал подниматься к дому.

Что сделал он, придя в кубрик? Вы, наверное, удивитесь. Вытащил из-за нар патефон — подарок сибиряковцев, бережно сдул пыль с пластинки, которую неукоснительно завертывал всегда в чистую тряпицу, потом поставил ее на диск. В кубрике раздалось негромкое, чуть дребезжащее: «Моя серая лошадка, она рысью не бежит…»

Шестой связист Потаенной прослушал пластинку до конца с сухими глазами. Затем рывком остановил патефон, снял пластинку с диска и кинул ее на пол.

В прошлый свой приезд в Ленинград Гальченко говорил мне, что сейчас не сумел бы достаточно удовлетворительно объяснить свой поступок. Но тогда он чувствовал, что не может поступить иначе. Это выглядело как некий прощальный или погребальный обряд. Скромного работяги-парохода уже нет, значит, и «серой лошадки», двойника его, не должно быть! В общем, так попрощался Гальченко со своими погибшими друзьями-сибиряковцами.

Галушка, войдя вслед за ним в дом и увидя на полу осколки пластинки, не сказал ни слова, только с серьезным выражением лица кивнул…

Теперь давайте вернемся к неоднократно цитированному мною сочинению.

Видите, на странице двести пятой мемуаров указано, что одна из подлодок, сопровождавших «Шеер», как раз та, на борту которой в качестве минного офицера находился будущий мемуарист, получила повреждения на отходе! Их исправление должно было проводиться, понятно, не в открытом море, тем более среди бела дня, при незаходящем полярном солнце. Любой случайно очутившийся в этом месте над морем советский самолет заметил бы всплывшую подлодку и немедленно бы ее атаковал.

Для ремонта подводники облюбовали известную им по лоции бухту Потаенную. С моря она надежно закрыта косой, внутри бухты имеется причал, что в данных обстоятельствах немаловажно.

К огорчению подводников, место было уже занято. Но они находились в критическом положении. Если в Потаенной обосновался русский пост наблюдения и связи, то, значит, нужно его уничтожить — и с первых же залпов!

Связисты поста успеют передать в штаб о нападении? Не страшно! Что сделают в этом случае русские? Вызовут свою авиацию? Но от ближайшего советского аэродрома до Потаенной несколько часов лету. А механик подлодки ручался за то, что исправит повреждения раньше, чем прилетят самолеты. Стало быть, русская авиация не опасна!

После того как пост будет разгромлен с моря, подлодка беспрепятственно войдет в бухту и высадит на причал десант. Не исключено, что на развалинах поста удастся захватить ценную секретную документацию или, того лучше, «языка», что в условиях войны на море имеет первостепенное значение. Времени на все хватит, конечно, с избытком. Пока подлодку будут ремонтировать, десантная группа обследует окрестности и самолично убедится в существовании бывшего абабковского рудника и редчайшей, находящейся в твердом состоянии меди «потайнит».

Иначе говоря, гитлеровцы рассчитывали одним ударом убить двух зайцев!

Среди офицеров подлодки, по свидетельству мемуариста, нашлись горячие головы. Им показалось соблазнительным повторить маскарадную уловку «Шеера», однако представиться с помощью сигналов международного морского кода уже не американцами, а русскими, терпящими бедствие.

Расчет был в том, что связисты поста растеряются, начнут уточнять, переспрашивать и за всем этим не успеют закодировать и передать донесение в штаб! Тогда вообще обойдется без авиации. И почему бы не обойтись без нее? Кто, в конце концов, эти связисты в Потаенной? Деревенщина! Или, как презрительно сказал переводчик, «лапотники, переодетые в бушлаты»! В примечании мемуарист объясняет читателю, кто это такие лапотники. Наверное, на посту нет даже офицера.

Однако командир подлодки отклонил этот план. Он не желал рисковать…

Прошу вас, постарайтесь представить себе, как в окулярах стереотрубы вырастает из редеющего снежного облака корпус подлодки, похожий на костистый хребет злющей голодной собаки. Пена, наверное, перехлестывает струями через палубу, а люди в черных комбинезонах и пилотках, пригибаясь, бегут к орудию по щиколотку в воде, спотыкаясь, оскользаясь.

Над тундрой прокатился рев снаряда.

Не нужно никаких оповещений! Враг сам оповестил о себе! На посту объявлена боевая тревога! Радиодонесение об атаке подлодки закодировано Конопицыным и, переданное Тимохиным, мчится в штаб флотилии. Время — шестнадцать часов пять минут!

Продолжая стрелять, подлодка разворачивается у входа в губу.

Согласно боевому расписанию Калиновский занял свое место в укрытии над берегом и приник к биноклю. Только после того как он доложил об этом Конопицыну по запасному телефону, Тюрин проворно спустился, почти скатился по внутреннему трапу с вышки. Промедли он минуту-две, и несдобровать бы ему!