Иосиф Ликстанов - Зелен камень

Это было свыше сил младшего брата: он кошкой прыгнул на Василия, повалил его на кровать, схватил за горло.

— Говори! — пыхтел он. — А то задушу! Говори, а то…

— Да ну тебя! — высвободился Василий. — Закрой окно, будем дела обсуждать. Сначала доложи, как пожар был. Почему Павел Петрович на Конской Голове болеет?.. А ты не знал?

Когда Василий рассказал брату, что узнал, а Миша передал ему все, что слышал от других, Василий вскочил, прошелся по комнате, сумрачно посмотрел на брата.

— Не верю! — сказал он. Подумал и добавил: — Проверить нужно.

— Проверь-ка!

— Вот и проверим… Ну не все, конечно, а что сможем. Вместе на «сенокос» пойдем. Товарищ Колясников на нас рассчитывает.

— Колясников? Ты что же, с ним говорил?

— Коли он на нас рассчитывает, значит говорил… Соображать все-таки надо!

Беседа братьев продолжалась долго, а когда кончилась, они, не глядя на ночь, занялись сборами в дорогу. Сборы начались тем, что братья набили несколько патронов с расчетом на самого крупного зверя, какой только может встретиться в Баженовском районе, известном своей замечательной охотой,

Абасин был уверен, что в этот день увидится с племянницей, и действительно, уже затемно Валентина постучалась в его дом.

— Входи, входи! — пробормотал Максим Максимилианович; помогая ей снять мокрый макинтош, испугался: — Да ты совсем промокла!

Он заставил Валентину сесть в кресло, взглянул ей в глаза и совсем расстроился — такая мука читалась в них.

— Где Павел? — спросила она нетерпеливо.

— Самотесов говорит — в Горнозаводск уехал на машине.

— В Горнозаводск?! Зачем в Горнозаводск?

— Меня интересует не то, зачем он уехал, а как он уехал. Ведь совсем больной человек… Ты только что приехала?

Она коротко рассказала о своих мытарствах. Днем от одного знакомого в Кудельном узнала, что вызов Павла в Горнозаводск был ложным и что Павел будто снят с работы за халатность. Валентина бросилась в Новокаменск, с попутной машиной добралась до Клятой шахты, не застала там ни Павла, ни Самотесова и отправилась к Абасину.

Усталая, разбитая, она долго сидела, закрыв лицо руками, забыв о дяде, который не находил себе места.

— Пришла беда, а я ничего не понимаю, как в лесу потерялась! — вдруг воскликнула она. — Сядь и расскажи, что случилось. Слышишь, все расскажи!

— Сам-то я что знаю! — беспомощно развел руками Максим Максимилианович. — Такое на парня навалилось!..

— Но ведь надо же понять, разобраться. Павел задумал свою судьбу так честно, работал так много, и вдруг его сняли с работы, все рухнуло. Почему? В чем его обвиняют?

— Тяжело об этом говорить…

— Думаешь, незнание легче! Что же ты молчишь? Помнишь, ты здесь, в этой комнате, сказал мне, что на Клятой шахте есть какие-то строительные неполадки… Постой! В Конской Голове мы беседовали с Павлом. Он сказал, что раздался голос, который его лично обвинил в авариях, что после этого Павел стал рассматривать каждую новую аварию как подпорочку этой гнусности… Что это за голос? Как получилось, что аварии подтверждали обвинение? Ничего, ничего не понимаю!

— Я не намного больше знаю, родная… Самотесов сказал мне, что Павел какое-то анонимное письмо получил, что порочащие материалы пришли в партбюро, в прокуратуру. Вот, наверно, Павел Петрович этот голос и имел в виду.

— Да, вероятно… Постой, на чем держатся обвинения? Я спросила Павла, он не успел мне ответить…

— Да на чем же подлость может держаться! Ни на чем, почти ни на чем, а получается в целом крепко. Ну, хотя бы характер аварий: они все тонко задуманы, они резали по живому месту. Возьми последний случай: нужно принимать новую партию работников, а на шахте горят общежития, каркасы сборных домов. И еще одно: почти все аварии получались в отсутствие Павла Петровича…

— Да, правда, — подтвердила Валентина, сдвинув брови.

— Вот видишь… Это тоже козырь обвинителям: мол, Расковалов вредил, оставаясь вне подозрений…

— Но кто же может поверить, что человек так грубо, так неумело себя выгораживает!

— А в последнее время охрана стала сообщать, что Павла видели в тех местах, где потом аварии эти получались. Потом об отце Павла вспомнили, о том, что Петр Павлович в Новокаменске работал.

— Да, это я уже знаю. Знаю даже, что он Клятой шахтой управлял и будто взорвал ее.

— Это еще что! Утверждают, что Расковалов был владельцем Клятой шахты…

— Боже мой!.. Но Павел не знал об этом, не знал?

— Ты это так спрашиваешь, будто веришь, что Петр Расковалов был владельцем, а ведь это главная дичь и есть. Как он мог стать владельцем шахты, откуда он средства мог взять! Зарабатывал он мало. А как это доказать за давностью времени, как выдумки эти опровергнуть? Вот и выходит: сын за отцово наследство цепляется.

Вдруг Валентина всплеснула руками, будто только сейчас поняла, осознала все, что слышала, и ужаснулась.

— О Павле, о Павлуше такое говорят! — вскричала она. — Кто смеет так оскорблять, так унижать! Ты понимаешь, как это оскорбительно, как все это…

— Думаешь, одна ты так возмущаешься! Павла полюбили в тресте и на шахте, Павлу верят, но в этой истории все залпом грохнуло: анонимные письма в партбюро, авария на Короткой гати, последняя поездка Павла в Горнозаводск и пожар. И неизвестно, кто и зачем вызвал его в Горнозаводск. — Максим Максимилианович потоптался возле витрины с камнями, с трудом заставил себя обернуться к Валентине: — Скажи, может быть у Павла есть в Горнозаводске такие знакомые, которые хотели бы его увидеть?.. Во что бы то ни стало увидеть…

Валентина смотрела на него не понимая.

— Ну, ты ведь не маленькая, не девочка… Управляющий думает, что тут замешана какая-нибудь девушка, что она его вызвала, — отрезал Абасин.

— Павел! — воскликнула Валентина. — Ты это о Павле говоришь! Как тебе не стыдно, дядя! Еще и в этом Павла обвиняешь!

— Не обвиняю, а надежды ищу, оправдания Павлу, пойми!

— Ты не понимаешь, что говоришь! — Она схватила дядю за руку, сказала, глядя горящими глазами в его глаза: — Скорее небо рухнет, чем Павел низость сделает, особенно в отношении меня. Ты слышишь? Не было у него таких знакомых и не может быть.

Она выбежала в переднюю, стала натягивать мокрый макинтош. Лицо ее пылало.

— Ну, прости, прости старика. Куда ты, бедняга?

— В Горнозаводск! — ответила она, надевая берет. — Мы здесь болтаем глупости о Павлуше, а он в Горнозаводске больной, одинокий, — говорила она, как в лихорадке. — Сегодня же поеду! Отпрошусь у начальства и поеду. Меня отпустят. Не могут не отпустить! Я должна быть возле него, я не смею оставлять его в такую минуту. Я к Ниночке Колывановой пойду. Она поможет мне, если понадобится…