Иосиф Ликстанов - Зелен камень

Хотел этого или не хотел Параев, но получилось очень эффектно: ошеломленный Самотесов глядел на Параева; тот усмехнулся, откозырял на прощанье и, взяв портфель подмышку, вышел из землянки.

— Так ведь проверить, проверить нужно, зачем он на почту заходил! — крикнул Самотесов, став на пороге.

— Прошу не беспокоиться, — ответил Параев, уже севший в экипажик. — Мы к «сказочкам» относимся трезво и весьма осторожно. Уверяю вас, Никита Федорович!

В землянку Самотесов вернулся встревоженный: «сказочка»-то все же была крепкая! Если слова Параева о людях, которые продолжают верить Расковалову, несколько обнадежили ею, то после заключительного разговора все представилось в довольно мрачном виде.

«Скорее бы он на ноги встал! — досадливо думал Самотесов. — Нужно же было ему свалиться в такие дни!»

Если бы можно было, он сейчас же полетел бы в Конскую Голову поговорить с Павлом насчет этой телеграммы и прочего, но шахтные дела задерживали: ожидалась автоколонна со стройдеталями, нужно было побывать на строительстве, которое снова закипело. Чертыхнувшись, он вытащил из-под койки фибровый чемодан и начал укладывать пожитки Павла. Для того чтобы заглушить свои мысли, он делал все аккуратно, кропотливо и, в частности, призадумался, как обойтись по-хозяйски с серым костюмом: положить ли его в чемодан или поберечь, доставить владельцу в особом пакете.

Присев на корточки перед койкой Павла, он ладонями обеих рук разгладил складка в складку брюки серого костюма, отметил про себя завидное качество сукна, наяву представил себе Павла в этом костюме рядом с Валентиной и пробормотал: «Хорош, хорош костюмчик!», продолжая разглаживать брюки; потом движение его рук замедлилось; нащупав что-то сквозь тонкую ткань, он сунул руку в карман брюк и извлек за ременную завязку черный кисет из грубо выделанной кожи, позеленевший по шву.

«На что это ему, ведь не курит! — удивился Никита Федорович. — Экую заваль в чистом костюме таскает, чудак!..»

На завязке он увидел черную печать, разобрал на ней три переплетенные буквы — «ПРП» — и подумал: «Что же это? Должно быть, Павел Расковалов, сын Петров… Так ведь?»

Запустив пальцы в кисет, Никита Федорович зацепил что-то ногтем, вывернул кисет наизнанку, увидел еще не совсем отставший от дна клочок плотной бумаги, наполовину свернувшийся в трубку, отодрал его, разгладил на ладони, прочитал короткую запись и поднялся, бледный, с ничего не видящим и в то же время сосредоточенным взглядом. Долго стоял он так, затем побрел без цели, задержался посредине землянки, открыл стол-буфетик, достал бутылку, раздавил ладонью сургуч, вышиб пробку, но одумался, спрятал бутылку и ударом ноги закрыл дверцу буфетика.

Когда в землянку забежал Корелюк с сообщением о прибытии автоколонны, Самотесов приказал:

— Приедет конек из Новокаменска, никуда не гонять! Пускай покормят, отдых дадут.

Голос звучал ровно, лицо было спокойное и очень бледное.

С приметливостью хозяйственника Корелюк увидел на столе осколки сургуча и подумал: «Расстроен хозяин… Факт!»

К почтамту — высокому светлому зданию в центре улицы Ленина — девушки пришли взволнованные. Ниночка горела желанием немедленно все проверить, выяснить и посрамить Таню, а Валентина была полна страхов. Чего она боялась? Боялась услышать очень неприятное, тревожное о Павле от управляющего трестом, боялась и того, что автором таинственной телеграммы действительно окажется Таня. При всей ее вере в Павла это было бы тяжело. До сих пор она не знала, что такое ревность, и считала себя свободной от этого чувства; теперь она думала: «Только бы не Таня!..» И тут же стыдила себя: «Да ведь это хорошо, если она его вызвала. Все равно он ни при чем. Я уверена».

— Пошли! — приказала Ниночка, и они поднялись на высокое гранитное крыльцо.

Почтамт, просторный, с колоннами, облицованными красным тагильским мрамором, шумел ровно и напряженно. Приближался конец рабочего дня, с каждой минутой все гуще становилась толпа в вестибюле, у кабинок таксофона, в зале у окошечек телеграфа и авиапочты. Ниночка повела себя деловито, будто показывала Валентине, как нужно держаться в подобной обстановке.

— Прежде всего в стол заказов междугороднего телефона, — распорядилась она. — Не отставай, Валя!

Работница стола заказов, услышав фамилию Ниночки, взглянула на нее с любопытством: Колыванова знали хорошо.

— Да, будете говорить с Новокаменском… Пройдите в переговорный зал.

— Слава тебе, Константин Иванович! — шепнула Ниночка. — Милейший старик!

Зал переговоров Валентина увидела впервые: двенадцать нумерованных кабин по левую руку, откидные стулья вдоль стены направо, нетерпение на лицах людей, ожидающих своей очереди и с надеждой поглядывающих на служебный репродуктор, как только раздавался голос диспетчера.

Девушки сели, ожидание началось. Спокойный голос диспетчера звучал снова и снова. Казалось, идет географическая игра по горнозаводскому Уралу. Диспетчер вызывал людей для переговоров с Тагилом и Полевским, с Каменск-Уральском и Алапаевском, с Кировградом, Ревдой, Серовом, Нижними Сергами, Первоуральском. Время от времени попадались странные для непривычного уха географические названия, взятые из мира руд и минералов: город Асбест, Колчедан, Самоцветы, Динас, Рудянка… В этом отношении география сталинского Урала неповторима. В самых названиях городов и станций отразились богатство края и трудолюбие советского человека.

Клиенты проходили в кабины, после неумеренно высокого «Алло, слушаю!» начинался разговор, иногда такой горячий, что ожидавшие слышали все. Речь шла о разных вещах: о кровельном железе для какой-то стройки, о генераторе для новой колхозной гидростанции, о трубах такого-то сечения, о транспортерных лентах такой-то ширины, о мраморе для московского метро, о проекте клуба старателей, о командировке геологов в сугубо сельскохозяйственный район, где вдруг обнаружились богатые месторождения никеля. Голоса были разные, но казалось, что один разноголосый, озабоченный и требовательный человек хлопочет в большом хозяйстве, негодует, встретив препятствие, и шумно радуется, когда «дело на мази», «дело вышло», «все будет ладно». Неожиданно прозвучал захлебывающийся от счастливого волнения молодой голос: «Мамочка, Зоя родила сына!.. Мамочка, все благополучно… Когда ты приедешь, мамочка?», заставивший всех улыбнуться.

— Товарищ Колыванова, говорите с Новокаменском из кабины седьмой! — сказал диспетчер.

Девушки прошли в кабину, закрыли за собой дверь.

Трубку, конечно, взяла Ниночка, бросила «Алло, говорит Горнозаводск, мне нужно управляющего трестом», и Валентина замерла, следя за ее живым личиком.