Александр Дюма - Женитьбы папаши Олифуса

Капитан Исинг-Фонг немного покапризничал — не то из самолюбия, не то из недоверия, — но, видя, что его джонка, прежде катившаяся словно бочка, теперь рассекает воду не хуже рыбы, сложил руки на животе, закивал головой сверху вниз и два-три раза произнес: «Хи-о, хи-о», что означает «превосходно», и больше ни о чем не беспокоился.

Так что мы без всяких происшествий прошли Малаккский пролив и острова Анамбрас, по-прежнему без приключений обогнув маленький островок Коррехидор, стоявший, словно часовой, у входа в залив, вошли в устье Пасига и, целые и невредимые, глубокой ночью бросили якорь перед таможенными складами.

— Капитан Исинг-Фонг не обманул меня и в день приезда отвел к своему корреспонденту, богатому сигарному фабриканту, который предложил либо выплатить мне восемь тысяч рупий деньгами, либо дать на эту сумму товары по ценам, по каким он один мог мне их поставить, учитывая размах его торговли и многочисленность сделок.

В самом деле, Филиппинские острова — это мировые склады: там можно найти перуанские золото и серебро, алмазы Голконды, топазы, сапфиры и корицу с Цейлона, перец с Явы, гвоздику и мускатный орех с Молуккских островов, камфару с Борнео, жемчуг с Манара, персидские ковры, росный ладан и слоновую кость из Камбоджи, мускус с Ликейских островов, бенгальские ткани и китайский фарфор.

Я должен был сделать свой выбор, остановившись на тех товарах, которые могли дать мне скорую и верную прибыль.

Собственно, мне незачем было торопиться: я неплохо заработал на моем кардамоне и решил провести некоторое время в Маниле, с тем чтобы разобраться за время своего пребывания на Филиппинах, какая отрасль коммерции может быть наиболее выгодной для человека, начавшего со ста сорока франков и теперь имеющего тридцать тысяч франков наличными, которые можно вложить в дело.

Для начала я посетил два города: испанский (Манилу) и тагальский (Бидондо).

Испанский город состоит из монастырей, церквей, приютов и прочных домов с толстыми высокими стенами, пробитыми где попало бойницами, выстроенных без всякого плана и отделенных друг от друга садами; он населен монахами и монашками, испанцами в плащах, передвигающимися в дурных паланкинах или важно выступающими с сигарой во рту, как кастильцы времен Дон Кихота Ламанчского. В городе свободно могли бы разместиться сто тысяч человек, но живет всего восемь тысяч, отчего он выглядит крайне уныло.

Это было совсем не то, что я искал; осмотрев Манилу, я с презрением покачал головой и решил познакомиться с Бидондо.

Назавтра, выпив свой шоколад, я направился в этот город простолюдинов; по мере моего приближения к нему шум жизни, которого совершенно лишена похожая на склеп Манила, все явственнее доносился до меня. Я вздохнул свободнее; мне показалось, что солнце светит ярче и листва стала зеленее.

Я поспешил пройти через укрепления и подъемные мосты воинственного города и, словно выйдя из подземелья, как только ступил на мост, который называют Каменным, почувствовал себя легко и радостно. Здесь начиналась или, скорее, отсюда широко разливалась жизнь.

Мост был забит испанцами в паланкинах, метисами, бегущими под огромными солнечными зонтами, креолами, гуляющими в сопровождении слуг, крестьянами из соседних деревень, китайскими торговцами и малайскими рабочими; весь этот шум, звон, беспорядок оказались чрезвычайно приятными для человека, который уже чувствовал себя мертвым, после того как он в течение двух дней был заживо погребен в Маниле.

Прощай, мрачный город, прощайте, тоскливые дома, прощайте, благородные сеньоры; приветствую тебя, веселое предместье, здравствуйте, сто сорок тысяч жителей Бидондо, красивые дома и их суетливые обитатели; привет тебе, пристань, где раздается скрежет блоков, где перемещаются тюки с товарами из всех частей света, где причаливают китайские джонки, пироги из Новой Гвинеи, малайские прао, европейские бриги, корветы и трехмачтовики! Здесь нет разрядов и каст: человеку воздают по заслугам, его ценят за то, чем он владеет; здесь достаточно одного взгляда на вас и на вашу одежду, чтобы узнать вас прежде, чем вы заговорите. Малайцы, американцы, китайцы, испанцы, голландцы, мальгаши и индийцы то и дело мелькают в толпе туземцев. Этих тагальских мужчин и женщин, коренных обитателей острова, составлявших его население до завоевания испанцами, можно распознать: мужчин — по их почти нормандскому костюму, по рубахе навыпуск и полотняным штанам, шейному платку, повязанному на манер Колена, фетровой шляпе с опущенными полями, туфлям с пряжками, четкам на шее и шарфу, который они носят вроде как плед; женщин — по высокому испанскому гребню в волосах и прикрепленной к нему вуали; по короткой белой полотняной кофточке, что, распахиваясь на груди, оставляет обнаженным тело от низа груди до пупка; по обвивающим ноги юбкам, обернутым сверху пестрой тканью; по едва заметным туфелькам без задников, в которых нога кажется босой; по сигаре, вечно торчащей во рту, отчего сквозь клубы дыма глаза сверкают еще сильнее.

Именно все это я искал. Прощай Манила и да здравствует Бидондо!

Я вернусь в Манилу только для того, чтобы забрать все мои вещи.

Корреспондент моего китайского капитана приветствовал это решение, находя его разумным; он и сам по воскресеньям приезжал в Бидондо, где у него был дом, отдохнуть от недельных трудов. Он даже предложил мне маленький флигель, примыкавший к его дому и выходивший окнами на набережную. Но я согласился занять его лишь в качестве жильца, и мы договорились, что за тридцать рупий в год — около восьмидесяти франков — он переходит в мое распоряжение со всеми, как говорится в Европе, службами и угодьями.

Через три дня я понял, что основной промысел тагалов — петушиные бои.

Невозможно пройти по набережной в Бидондо из конца в конец и не наткнуться на десять, пятнадцать или двадцать кружков, образовавшихся вокруг двух пернатых бойцов; от исхода боя зависит судьба двух, трех, четырех или даже пяти тагальских семей, потому что кормится за его счет не только семья, имеющая породистого петуха, но и все родные и соседи, которые держат пари за владельца петуха, тоже живут благодаря этой птице: у женщины появляются черепаховые гребни, золотые четки, стеклянные бусы; у мужчины — деньги в кармане и сигара во рту; так что петух в семье — любимое дитя. Тагальская мать, вместо того чтобы заниматься малышами, ухаживает за петухом: наводит глянец на его перья, точит его шпоры. Муж, выходя из дома, никому, даже жене, не может доверить петуха: он берет его с собой, носит под мышкой, приходит с ним на деловые встречи и в гости к друзьям; если на пути его встретится другой владелец петуха, соперники задирают друг друга, затем усаживаются один против другого на корточках, стравливают птиц, зрители заключают пари, и вот уже образовался круг, в центре которого две самые жестокие человеческие страсти — игра и бой. Ах, право, до чего хороша жизнь в Бидондо!