Федор Белохвостов - ПоискиОзокерита

Кто мог знать тогда, что Гордиенко с первых дней войны изменил своей Родине и своему народу. Он был призван в Красную Армию, но в первом же бою перешел на сторону немцев, предложил им свои услуги. Своей предательской работой он втерся в доверие к гитлеровцам, и те отправили его в Германию, определили в школу диверсантов. По окончании подготовки Гордиенко прибыл в Киев и успел уже выдать в руки палачей десятки советских патриотов. Теперь он получил новое задание: пробраться к Батьке Черному, раскрыть партизанский штаб, базы.

Так он попал в боевую группу Козловцева и деда Морозенко. Гордиенко отличился еще в нескольких операциях, постепенно входил в доверие к партизанам. Однажды группа Козловцева проводила вылазку совместно с рабочими, железнодорожных мастерских. Связь с мастерскими устанавливалась через Клаву. И Гордиенко узнал эту партизанскую явку.

…Сидя на сваленном дереве, Морозенко перочинным ножом выстругивал кленовую ложку, а Козловцев курил и любовался ловкой работой деда. Солнце перевалило за полдень, облака сгущались, воздух холодел. Ветер заметно усиливался. Козловцев поднялся с дерева, вытянул за ремешок из кармана брюк серебряные часы, посмотрел время. Морозенко глянул на солнце.

— Я пиду, я непомитно пролизу, — предложил дед.

— Тебе нельзя, дидуся, — задумчиво сказал Козловцев и, помолчав, добавил: — И мне начальство запретило идти. Вот тут и решай, как быть.

— Що ж робыты?

Козловцев задумался…

Партизанам стало известно, что через район их действия будет перебрасываться по железной дороге танковая дивизия в полном составе из Франции. Группа получила приказ совместно с отрядом железнодорожных рабочих взорвать железнодорожное полотно, атаковать первый эшелон, уничтожить личный состав гитлеровской, дивизии. Операция готовилась на завтра. Всё партизаны Козловцева уже вышли в леса, близкие от места операции. Был послан связной к Клаве, чтобы уточнить время операции. Он должен был вернуться еще ночью, но вот уже прошло полдня, а его все нет. У Козловцева не было уверенности, что связной встретился с Клавой, Надо направлять второго человека в город, но, кроме Иванова, послать некого.

— Що ж робыты? — еще раз спросил Морозенко.

— Придется посылать Иванова, — сказал Владимир и по глазам деда увидел, с каким нежеланием соглашается он на это. Но что же делать? Козловцев тоже не хочет связывать с Клавой лишнего человека, но иного выхода не было…

— Иванов! — позвал Козловцев Гордиенко.

— Чего?

— Придется тебе сходить в город.

— Давно бы пора, засиделся, — с готовностью ответил тот.

— Иди сюда.

Гордиенко закончил сборку пистолета, щелкнул затвором, проверяя, как он действует, и подошёл к Козловцеву.

— Пойдешь в город. — Владимир назвал ему адрес явки.

— Это та самая, которая тогда с железнодорожниками была? — уточнил Гордиенко.

— Да. Она. — Козловцев сказал Гордиенко пять условных слов, смысла которых тот не понял, и приказал передать эти слова Клаве.

Гордиенко поспешно собрался и ушел. Он торжествовал победу.

“Вот теперь уж я узнаю, где она принимает партизан, где ее квартира постоянная, — думал Гордиенко о Клаве, шагая в сторону города. — Но заявлять о ней еще рано. А может быть, заявить? Да что толку, ведь ничего еще не знаю. Не знаю, с кем она встречается в городе, ничего я еще не установил, а заявить — возьмут ее, попадет она в руки гестаповцев, там ей дадут жару, и, конечно, все выболтает. А чья будет заслуга, кто узнает явки, кто раскроет партизан? Все тот же Шмолл, ему и награда, а я опять в стороне. Нет уж, я все раскрою, а потом пойду и скажу генералу, без посредников обойдусь, пусть сам генерал узнает, кто я такой. Это будет лучше”.

Размышляя так, Гордиенко дошел до города. Начало уже смеркаться.

По одной из северных улиц города в это время шел юноша со светлым пушком на верхней губе и с редкой, такой же светлой бородкой. Это был партизан Пашка. Вчера его послали к Клаве, но только сегодня он смог встретиться с ней, а сейчас возвращался в лес. Далеко впереди себя Пашка увидел немца с полицейским. Он замедлил шаг, наблюдая, куда они пойдут. Если они свернут вправо, то он решил обойти их по улице слева, если они свернут влево — он обойдет их справа. Спокойно шагая по улице, Пашка посматривал на полицейского и немца, идущих впереди него. Вдруг он заметил, как из-за угла вышел сутуловатый человек и пошел прямо навстречу патрулю. В этом человеке Пашка издали признал партизана Иванова. “Вот черт, влопается”, — подумал Пашка и стал соображать, как ему дальше действовать. Тем временем Иванов повстречался с немцем и полицейским. Вот они остановились, о чем-то поговорили с “партизаном” и пошли в свою сторону, а Иванов продолжал путь. Пашка видел, что патрульные даже документов не проверили у Иванова, и это показалось подозрительным, тем более, что Пашка недолюбливал этого веснушчатого человека Казалось, что Иванов как-то не так и не то говорит, что должен был бы говорить товарищ в откровенной беседе, какая-то натянутость чувствовалась в его словах; нередко Иванов хвастался своими боевыми подвигами, а это не принято было в группе Козловцева. Иванов часто заискивал перед товарищами, усиленно старался приобрести друзей среди партизан. “Черт его знает, что он за человек”, — заключил Пашка и решил не сворачивать на другую улицу, а сойтись с Ивановым, попытаться узнать, куда тот идет. Встретившись, они повернули за угол. Иванов знал, что Пашка вчера был послан в город и что его ожидали утром Козловцев и дед.

— Ты все равно, что с приятелями беседовал, с этими сволочами, — первым заговорил Пашка, когда они пошли по другой улице.

Гордиенко враждебно покосился на парня и ответил:

— А что же трусить перед ними? Волков бояться — в лес не ходить.

— Они у тебя даже документов не спросили.

— Значит, не вызвал подозрений. Вот и не проверили. Сказал им, что иду с огорода, вот и все.

— И они поверили?

— Видать, поверили. Да что ты расспрашиваешь? Сам же видал.

— Видал.

— Чего спрашивать?

— Куда идешь? — спросил Пашка и голосом, каким он произнес эти слова, окончательно показал, что он в чем-то подозревает Иванова. Предатель понял это.

— А тебе что за дело? — грубо ответил Гордиенко и тут же подумал: “Надо как-то по-другому поговорить с этим мальчишкой, а то, если сейчас разойтись с ним, наболтает Козловцеву, может повредить мне”.

— Хочу знать, куда ты идешь, вот и спрашиваю, — настойчиво продолжал Пашка. — Может быть, тебе и не нужно ходить.

— А ты где был? — в свою очередь задал вопрос Гордиенко. Но Пашка считал, что он имеет право спрашивать других, тогда как сам никогда не отвечал на подобные вопросы, а когда его спрашивали, он или заговаривал о другом, или молчал с гордым видом опытного и бывалого конспиратора.